Особые условия

Слушая отчеты водолазов о том, что трубы в траншею Д легли отлично, как в постельку, и никакая сила не вырвет их оттуда, Панюшкин радовался как ребенок, хлопал себя ладонями но коленям, рассказывал занятные истории, а потом вдруг умолкал, замыкался, будто почувствовав боль в сердце, будто его беззаботный смех мог озлобить оборотня...

- И в воздухе сверкнули два ножа, - вслух проговорил Панюшкин, не отрывая взгляда от отчета. И повторил:-Два ножа. Пираты затаили вдруг дыханье.

Все знали атамана как вождя... И как удивительного мастера по делу фехтованья. Да, все знали атамана как вождя и большого специалиста в фехтовальном деле...

- У вас неприятности, Николай Петрович? - в дверях стояла Нина-машинистка, секретарь, курьер и еще бог знает кто. В общем, правая рука Панюшкина. - Раз, думаю, дело до ножей дошло, значит, что-то будет, сказала Нина без улыбки низким, сипловатым голосом.

- Обязательно что-то будет. И неизбежно что-то.

кончилось. Это всегда так, Нина, - Панюшкин сдвинул:

в сторону все бумаги и на освободившемся месте положил сцепленные ладони. - Ох, Нина, и давно же у наспраздника не было!

- Про пиратов хочется спеть?

- А ты думала как! Понимаешь, Нина, - Панюшкин встал из-за стола, прошелся по кабинету. - Гарри-то, оказывается, не зря был столь угрюм и молчалив. Нет, не зря. Он уже знал, что Мэри ему изменила. Но известно ему было далеко не все, он не знал главного-она его любила! - Панюшкин предостерегающе поднял указательный палец. - Да, все было именно так-он молча защищался у перил, а в этот миг она его любила. Какие слова, Нина! Он молча защищался у перил, а в этот миг она его любила! И при этом не забывай-в воздухе сверкают два ножа! Ядрена шишка! - Панюшкин восхищенно покрутил головой.

- Все это хорошо, - тускло сказала Нина. - Все это хорошо, - повторила она, садясь на табуретку возле стола.

- А что плохо?

- Следователь приехал, Николаи Петрович.

- Да. Я знаю. Будет твоим пиратом заниматься, - Панюшкин остро глянул на Нину глубокими синими глазами и тут же прикрыл их густыми бровями.

- Неужели нельзя было все это решить самим, а, Николай Петрович? - Нина взяла со стола листок и принялась складывать его, снова распрямлять, опять складывать. - Не понимаю... Живут люди, хорошо знают, кто чего стоит... А как что случится - зовут со стороны разобраться... Неужели самим нельзя?

- Отчего же нельзя, все можно. Когда он на меня бульдозером попер, чуть было гусеницами не растерзал, ведь мы сами все решили. Может быть, напрасно посамовольничали, но решили сами. Полюбовно. Простил я его. Даже не его, я о тебе думал. Должен ведь начальник заботиться о том, чтобы подчиненные улыбались почаще... Вот я и позаботился. Полгода ты улыбалась. Но сейчас... Нина, он ударил человека ножом. Причем пойми, там сверкали не два ножа, там сверкал только один нож. Его нож, Нина.

- Сколько же ему дадут?

- Если только за это... Года два, полагаю. Может, три, "четыре... Суд разберется. Суд не любит, когда ему подсказывают решения.

- А за что же еще его можно судить, Николай Петрович?! Или... или вы решили эту историю... с бульдозером?..

- Нет. Речь идет все о той же ночи. Есть подозрение, что он не только Елохина ножом пырнул, но и над Большаковым поработал. Большакова нашли обмороженного, разбитого... Переломана нога, ребро... Да и Юрку он в сопках бросил. Это тоже статья-оставление человека в условиях, опасных для жизни. Юрка мог замерзнуть? Мог. Неважный тебе пират попался, Нина.

Неважный. Родителей мы не выбираем, а мужей, парней, друзей - можем. Тем более у нас здесь хватает ребят. Только свистни!

- Хватит уж, отсвистелась.

Нина была маленькой, худенькой женщиной с неожиданно густым, сипловатым голосом. Она приехала работать учительницей, но в последний момент оказалось, что с учителями перебор вышел, много ли их надо для полутора десятков детишек? Панюшкин предложил ей место секретаря. А потом, когда появилось место учителя, Нина не захотела идти в школу. Из нее вышла жестковатая, неразговорчивая, но на удивление дельная секретарша.

- Ладно, Нина, - сказал Панюшкин. - Разговор этот грустный, да и преждевременный. В любом случае справедливость я тебе обещаю.

- Что мне делать с этой справедливостью, Николай Петрович? В постель с ней не ляжешь, сыт ею не будешь, да и на стенку не повесишь...

- Ты и с детьми так разговаривала?

- Потому я и здесь, что не могла с ними так разговаривать. Учитель должен быть идеалистом или притворяться им. Для этого мне слишком много лет... И потом, для идеалистки я недостаточно счастлива.

- А может, все к лучшему, а, Нина? Ведь с ним ты все время, как по ножу ходила. Не муж он тебе, да и не хотел им быть! Ну, ладно, это я не туда, не в ту степь поскакал. Прости великодушно.

- Чего уж там... Не будем, Николай Петрович, манную кашу по белой скатерти размазывать. Это Комиссия... Что-то будет?

- Я же сказал. Что-то кончилось, кое-что намечается...

Сколько же всего кончилось! Страшно давно кончи-.