Особые условия

- Вы напрасно, Николай Петрович, не надо... Я подумал, что будет лучше, если вы сразу ответите на этот вопрос... Нам всем проще будет жить... И вам тоже.

Жмакин сел, спрятавшись за спины. Кто-то ткнул его локтем под бок, кто-то ударил кулаком по плечу-подобной дерзости от молчаливого механика не ожидали.

- Будем заканчивать, - негромко и как-то расслабленно сказал Панюшкин. Своим вопросом Жмакин. снял напряжение. - Станислав Георгиевич, - Панюшкин остановил Хромова, - останьтесь, пожалуйста, на минутку.

Опустел кабинет, гул голосов слышался уже за дверью. Говорили о чем-то, не имеющем никакого отношения к Комиссии. И Панюшкина охватила обида, горькая, почти мальчишечья обида. Вот так же будут разговаривать о постороннем, когда... Да, мелькнула мысль о смерти, о которой он никогда не думал и никогда не забывал. Но если раньше было ощущение, что она где-то далеко, не на этих берегах, то теперь иногда средь бела дня, в столовой, на Проливе, в кабинете его вдруг охватывал осторожный, как бы прощупывающий холодок. Он не называл это предчувствием смерти, само слово казалось слишком грубым, вульгарным и никак не вязалось со всем, что держало его в жизни. Впереди просто катастрофа. Как Тайфун. Неожиданная, все сминающая катастрофа. И исчезнет мир, в котором он жил, мир, наполненный голосами, воспоминаниями, надеждами...

- Вы не забыли обо мне, Николай Петрович? - спросил Хромов.

- Это самая большая моя мечта-забыть о вас. Но вы не даете ей исполниться. Станислав Георгиевич, вы меня, пожалуйста, извините... Надо же иногда бриться, Станислав Георгиевич! Ведь вы заместитель начальника строительства!

- А! Оставьте! Мне кажется, Николай Петрович, у начальника строительства есть дела поважнее, чем... чем измерять длину моей щетины. Может, я бороду решил завести. А что?

- Вы должны понимать... На Пролизе работают молодые ребята, и неряшливость... Поймите правильно...

У них еще нет противоядия, и такое вот отношение к себе они могут принять за норму, у них может появиться этакая бравада, что ли... В медвежьем углу, мол, живем.

Закончится стройка...

- А закончится ли?

- Хочу, чтобы вы поняли-это не только ваше личное дело... В конце концов, от того, как человек выглядит, выбрит ли он, подтянут ли, собран, зависит его производительность, его ценность как работника. Здесь нет города, который бы подстегивал их, здесь нет девушек...

- Уж не предлагаете ли вы мне взять на себя роль девушки?

- Станислав Георгиевич, бросьте это... Дешево. Кокетничаете, будто действительно не прочь взять на себя эту роль.

- Что вы предлагаете?

- Я предлагаю вам быть опрятнее. Предлагаю вам бриться хотя бы два раза в неделю. Предлагаю вам завести носовой платок, а не пользоваться пальцами.

- А по-моему, Николай Петрович, вы просто по случаю приезда Комиссии пытаетесь навести лоск в документах, на стройке, а заодно и на моей физиономии. Показушная деятельность никогда не вызывала во мне уважения.

- Значит так, Станислав Георгиевич... Я не допускаю вас сегодня к работе. Вы не готовы. Идите домой и приведите себя в порядок.

- Зачем же так, Николай Петрович, - Хромов потер ладонью пухлую щеку, покрытую седой щетиной, поморгал припухшими веками. - Зачем наживать себе... недоброжелателя, Николай Петрович? При вашем положении, особенно сейчас... Это рискованно, Николай Петрович... Неблагоразумно. Противники...

- Неопрятные, опустившиеся противники не внушают мне никакого опасения. Не смею вас больше задерживать. - Панюшкин обиженно подобрал губы и склонился над бумагами. - У меня все, - добавил он, не поднимая головы.

- А у меня-пет. - Хромов положил на стол большую пухлую руку, и Панюшкин с брезгливостью отметил ее несвежий вид.

- Если я вас правильно понял, вы хотите сказать мне нечто серьезное?

- Да. И скажу. Прежде всего...

- Прежде всего, я хочу предупредить вас, что не смогу отнестись к вашим словам всерьез.

- Это почему же?

- Потому что вы сегодня не умывались. А вчера вечером слишком много выпили для своего возраста и для своего здоровья. И для положения.

- Ладно, - сказал Хромов. Под его тяжелыми щеками шевельнулись желваки, а уши медленно покраснели. - Оставим это. Поговорим о другом. Хотя, вижу, вам гораздо интереснее было бы потолковать о том, чистил ли я сегодня зубы.

- Вы их не чистили в этом году.

- Ладно, Николай Петрович. Не будем показывать друг другу зубы.

- Вам и нельзя этого делать, - усмехнулся Панюшкин.

- Ладно, Николай Петрович, ладно. Мне кажется, ваш возраст...

- Оставьте в покое мой возраст.

- Почему? - Хромов вскинул редкие белесые брови, вернее, те места, где положено быть бровям. - Ваш возраст, как и моя щетина-вполне производственные факторы. Разве нет? И если уж вы взялись в пожарном порядке воспитывать меня... Ну, ладно... Так вот, о воспитании... Я уже говорил вам, что на строительстве не ведется воспитательная работа. Она подменена разносами, выговорами. А воспитательная работа необходима, поскольку здесь кет ни города, ни девушек.

- Вам так запали в душу эти девушки... Кажется, я попал в самую точку.