Особый контроль

— И разнес эту поверхность вдребезги! Даже самый “немощный” ТФ-импульс разрушает любую броню разведкораблей, несмотря на подпитку силового поля каркаса. Вы что, не изучали в школах ТФ-физику? Судя по всему, “звезды” — это следы каких-то обратных во времени процессов, и проявляются они бесшумно и без каких-либо деформаций зоны в материале. А это уже уровень внутрикварковых процессов! Я, пожалуй, останусь здесь со своими орлами.

Богданов кивнул.

— Понадобишься — я тебя найду.

Они выбрались в солнечный день, царивший вне гулкого помещения взрывной установки.

— Зачем ты нас искал? — спросил Томах, из-под козырька руки глядя на конус, имевший вполне законченный вид.

Богданов помолчал минуту.

— Вас не насторожило совпадение места установки ТФ-взрыва с местом предполагаемого двести шестьдесят лет назад ядерного взрыва?

Филипп и Станислав переглянулись.

— Мы говорили об этом. Случайность.

— Вы еще верите в подобные “случайности”? После того, что произошло на орилоухских станциях? После смерти Василия? После “зеркал” и всего прочего?

— Ну и что? — Томах начал сердиться. — Не говори недомолвками, начальник.

— Пошли сядем, неудобно говорить на виду у всех.

Томах направился к антигравам. Сели в кабину четырехместного пинасса.

Филипп был заинтригован необычным поведением Богданова, но не подал вида.

— Знаете, кто определил место строительства установки? — спросил Никита, глядя на друзей сквозь прищур век.

— И об этом мы успели поразмышлять. По-моему, определить это уже невозможно. Запись заседания СЭКОНа оказалась неполной.

— Ошибаетесь. То есть я хочу сказать, что запись действительно неполная, и тем не менее я нашел того, кто первым посоветовал выбрать окраину полигона, именно эту точку.

Томах приподнял брови.

— Интересно. Ну и кто?

— Керри!

— Ты с ума сошел! — Станислав встретил взгляд Богданова и поежился. — Неужели ты хочешь сказать, что…

— Совершенно верно, — подтвердил Богданов. — Оказывается, человечество контактирует с высшим разумом уже сорок лет и не знает об этом!

Томах скептически покривил губы.

— Керри не сорок, а шестьдесят. Ты что же, веришь, что Керри и есть Наблюдатель? Чушь!

— Именно такой реакции я от вас и ожидал. И все же прошу поразмыслить на досуге. Только не показывайте этого самому Керри, я не хочу, чтобы кого-нибудь из вас постигла участь Василия. Высаживайтесь, мне пора.

Томах и Филипп, одинаково ошеломленные словами Никиты, вылезли на землю. Пинасс захлопнул фонарь и взлетел. Проводив его глазами, инспекторы снова переглянулись, и холодок тревоги струйкой протек вдоль лопаток Филиппа. Словно очнувшись, он оглядел панораму строительства. Кругом было полно людей, веселых, уверенных, сильных, знающих, что они делают и что им предстоит сделать. Филипп глубоко вздохнул: жизнь шла своим чередом и природа не выглядела обиженной, несмотря на безрадостный ландшафт пустыни. Но тревога в душе осталась…

Точно такая же заноза тревоги сидела в душе Томаха, который знал, что Богданов никогда не бросает слов на ветер.

* * *

Старт первой межгалактической экспедиции, состоящей из двух космолетов “Витязь” и “Дерзкий”, передавали по всеобщему информвидению во все уголки Солнечной системы. Лишь немногие, в том числе Аларика и Филипп, видели его непосредственно в пространстве, хотя и через оптику, но без фотоэлектронных умножителей и передатчиков изображения.

Оба корабля неподвижно “висели” в двух тысячах километров на поверхности Луны, в ее тени, озаряемые только пепельно-голубым светом полной Земли. Они не предназначались для посадки на планеты, в отличие от крейсеров УАСС, и форму имели даже отдаленно не напоминавшую стремительные обводы первых ракетных кораблей: “Витязь” представлял собой четыре диска, насаженные на три трубы длиной около двух километров, “Дерзкий” — три конуса на одной четырехугольной трубе.

Филипп и Аларика стояли на обзорной палубе монитора предстартовых операций, плавающего над Луной на той же высоте, что и уходящие космолеты. Из зала управления они ушли давно, как только закончился последний перед отлетом контроль систем обоих кораблей. Все слова были уже сказаны, прощальные речи произнесены, оставалось ждать времени старта.

До “Дерзкого” было без малого двести километров, и выглядел он на фоне звездных россыпей слабой искрой света, словно оправдывая название. Но оптический панорамный квадрат позволял видеть корабль во всех подробностях, так же, как и “Витязь”, отстоящий от напарника на расстоянии безопасности — восемьдесят километров.

Первым стартовал флагман экспедиции “Витязь”. Май Ребров находился на его борту.

Космолет вдруг стал терять четкую форму, расплываться в сияющий голубой факел. В какой-то миг этот факел пронзили изнутри ослепительно-белые тонкие лучики света, иглами колющие глаз — так они были ярки, а когда факел погас, пространство оказалось пустым. “Витязь” начал первый прыжок в таймфаговом режиме к Большому Магелланову Облаку, выглядевшему с расстояния в сорок шесть тысяч парсеков маленьким пятнышком света в созвездии Золотой Рыбы.