Особый контроль

Станислав еще немного подождал, на цыпочках вышел из кабинета и перевел дух только на крыше здания. Щеки горели, было стыдно и зябко одновременно, и было жаль Никиту за его необычную ошибку. “Впрочем, почему ошибку? — пришла вдруг мысль. — А если он таки прав? Керри-то не доказал обратного!..”

Полюбовавшись безоблачным фиолетовым шатром неба, Томах вызвал по видео Филиппа:

— Ты уже дома?

— А где мне еще быть? — ответил бывший конструктор.

— Плохо выглядишь. У тебя все в порядке?

— У меня все, а вот ты явно не в своей тарелке. Получил нагоняй от Керри?

— Не в бровь, а в глаз, ясновидец ты наш. Мне просто не спится.

— Мне тоже. Сижу и зачем-то жду вызова, хотя вызова быть не должно, мы предусмотрели все, что могли предусмотреть. Ребята дежурят на полигоне, а я вот… жду.

— Честно говоря, у меня тоже на душе кошки скребут. Эксперимент завтрае в десять по московскому, а у меня “мандраж”, как перед схваткой на татами. Слушай, давай еще раз проверим все на полигоне, прощупаем своими руками.

— Для очистки совести? — иронически приподнял бровь Филипп. — А впрочем, спать все равно не придется. Встретимся через час на базе. Кстати, как дела у Никиты? Подтвердились его сомнения насчет?..

— Нет, — коротко ответил Томах и выключил видео. Постояв еще несколько минут, опираясь руками на ограждение, опоясывающее площадку на крыше, и глядя на мерцание огней вокруг здания Центра, он решительно шагнул к лифту.

* * *

Травицкий закончил расчет, откинулся в кресле, глядя перед собой невидящими глазами, затем дрожащими от невероятной усталости руками снял эмкан и выключил вычислитель.

— И все же мы ошибаемся, — прошептал он, растирая лицо руками. — Я тоже ошибаюсь…

Прежде чем встать, он долго сидел перед пультом вычислителя и с брезгливой жалостью рассматривал свое отражение в зеркале. Перед ним сидел совсем старый, рыхлый человечек с синими от усталости и нервной перегрузки тенями под глазами и большими залысинами.

— Эк тебя! — пробормотал Травицкий с сочувствием к своему отражению. — Не хватает таким явиться на эксперимент!

Он встал, вспомнил об аптечке, достал две таблетки витмобилизатора, медленно прожевал и проглотил. Стало легче. Тогда он вызвал такси и покинул институт, высившийся на фоне лучистого сияния на горизонте темной неживой громадой.

Домой не полетел. Подумал и назвал адрес Кристины. Через сорок минут бесшумного скольжения над темным океаном парка с редкими огнями пинасс доставил его в третий округ Деснянска, к большому зданию, формой напоминавшему пшеничный колос. Отослав машину, Травицкий неизвестно зачем обошел его кругом, прошелся по речному откосу; снизу от невидимой реки доносились плеск волн и шуршание камыша. Травицкий поймал себя на желании оттянуть визит, рассердился и вызвал лифт, вознесший его на девятнадцатый этаж.

Дверь открыла Кристина, уютная, спокойная, одетая в домашний халатик, не скрывающий ее несколько полноватых форм.

— Не поздно? — пробормотал он, стараясь улыбнуться.

Она поглядела на него, не узнавая, и по тому, как расширились ее глаза, он понял, что выглядит все так же скверно.

— Ты?.. Проходи. — Кристина отступила в глубь прихожей.

— Извини, я только на минутку… — Он прошел за ней, спотыкаясь обо что-то мягкое, потом вернулся и снял обувь. Она обернулась, и Травицкий, остановившись, с жалкой улыбкой развел руками. — Понимаешь, Крис, мне очень плохо сейчас, вот я и пришел.

— Это я вижу, — усмехнулась она. — Проходи в зал, я уложу детей и приду.

Травицкий прошел в гостиную, потом вернулся снять куртку. Из детской доносились смех, звонкие голоса детей и ворчание Кристины.

“Ну да, дети, — подумал он почти спокойно, без обычной боли в сердце. — Живут с ней… Почему она не отдаст их в школу полного цикла? Разве можно уделять им все время? Брала бы на выходные или по вечерам… странная привязанность… А может быть, вовсе не странная, а нормальная? Любовь матери?”

Он на цыпочках проскользнул в гостиную и сел в свое любимое кресло, принявшее его в объятия, как старого знакомого.

“Три года прошло… Я был здесь три года назад… и четыре, и семь, и одиннадцать, и ничего не изменилось… кроме кое-какой мебели… и не изменится… Почему она не выходит замуж? Ей же всего сорок три… Впрочем, я ведь тоже до сих пор не нашел пары… Странно, что я никогда об этом не задумывался, просто жил и все. Может быть, она ждала моего слова? Нет, нет, — вспомнил он. — Дети — вот главное, что удерживало меня… и ее. Дети не мои, и это тоже главное… хотя я, кажется, ошибался. Какая разница, чьи дети, если она мне нужна? Несмотря ни на что… Что-то я упустил из виду. Когда? Три года назад? Одиннадцать, когда появились дети? Когда еще все можно было поправить?..”