Особый контроль

— Мы еще ни с чем не согласились. Посмотрим документацию, посовещаемся, обсудим.

— Идет, — кивнул управляющий и отчеркнул карандашом в календаре, — завтра в одиннадцать у меня.

Всю дорогу по трестовским коридорам и лестницам Хорьков молчал. И только внизу, усаживаясь в старенький Викторов “Москвич”, сухо бросил:

— Потянешь — тяни. Мешать не буду. Даже наоборот. Но пролетишь — меня за собой не тяни. Нет моего согласия. Бери на свой риск.

“И на том спасибо, — решил Виктор. — мне бы только еще Воднюк не мешал, и тогда все будет расчудесно… А если “пролечу”, то ни Хорьков, ни Господь Бог не помогут. Гожусь на мальчика для битья. Припомнят и возраст, и характер, и неправильную реакцию на вышестоящие указания, и…”

— Вот что, — подал голос Хорьков, — поворачивай к Мельникову. Посмотрим, что там за дворец нарисовали…

…Но управляющий оказался прав: документация еще не вышла из института. Поехали туда, и за какие-то полчаса отыскались концы: все чертежи по спорткомплексу и зоне отдыха были в мастерской у самого молодого ГИПа, главного инженера проекта, Анатолия Василенко.

— Ну, завелись, — негромко жаловался Толя Василенко, пока Хорьков вздыхал и хмыкал над листом генплана, — третий день вся команда бегает вприпрыжку. Давно ли с Мельниковым воевал, думал, вообще проект зарежет, перерасход у меня; а выходит, он уже и наверху “доложился”…

— Выходит, уже и строителей прислали. Гордись: пойдет твоя мазня без очереди. Прямо сегодня.

— Сегодня никак, — Василенко и Кочергин, друзья-приятели еще по институту, говорили о деле, словно болтали о предпоследних пустяках, — не готово еще ничего.

— А ради меня?

— Ну ради тебя, самой собой, уболтаю копировщиц — глядишь через неделю уже генплан получишь.

— И только? А нулевка? А коммуникации? Альбомы?

— О чем ты шепчешь, моя пташка? — Василенко присел на подоконник и закурил, выпуская дым в форточку. — Какие тут нулевки? У меня по плану сдача проекта в августе, так что в сентябре милости прошу, приходите, гостем будете… Серьезно, пока только “белки”, а с копировкой у нас сам знаешь как…

Под желтоватой нездоровой кожей Толика Василенко проступала красная сетка капилляров. Рука с папиросой мелко подрагивала.

“Что ты, голубь, с собою делаешь?”- чуть не вырвалось у Виктора. Но он только качнулся с пятки на носок и попросил:

— Дай мне земляные работы и инженерные сети. Сильно горит.

— Ставка больше, чем жизнь? — хохотнул Анатолий, обдавая Кочергина нечистым от курева и перегара дыханием.

— Шутить изволите, — в тон сказал Виктор, — а я завтра копать начну.

— Не начнешь, — Василенко слез с подоконника, — там снос сложный.

— Отселение? — ужаснулся Виктор, представляя, какая война их ждет.

— Ты что, не в курсе? Старое кладбище там…

ГЛАВА 3

Так рано сирень еще не расцветала. Только однажды за то время, что прожили кусты у самой оградки, в мае шестьдесят второго, выбросили они кисти примерно в это же время. Теплая выдалась весна в году тысяча девятьсот восемьдесят четвертом. Старики говорят о таких: “благорастворение в воздусях”. Первая половина мая, а кисти сирени посветлели, напружинились и вдруг как вспыхнули нежной, чуть в прозелень, белизной. Запах растекался по земле, проникал во все трещины и щели старого надгробия и наконец коснулся лица человека, находящегося во тьме.

Василий Андреевич улыбнулся.

Ночь первого цветения сирени была для него в числе главных событий года. Василий, почти начисто лишенный сентиментальности, наверняка не смог бы найти слов, чтобы выразить свое отношение к этому простому и живучему растению. Но цветущая сирень оказывалась с ним — в партизанской землянке, в дальней сторожке, где приходилось отсиживаться от карателей, и, конечно, в кабинете — одновременно спальне, приемной и рабочем штабе; так было всю “мирскую” жизнь Василия Андреевича. А потом… Добрые руки его помощницы, славной интеллигентки, посадили маленький кустик у его могилы только в сорок пятом. Такая маленькая, тихая, всегда в очках, всегда — с заступничеством… Василий и сосчитать не мог, сколько раз отчитывал ее за буржуазный либерализм и примиренчество, а она… Впрочем, Василий Андреевич как работника ее ценил, доверял полностью и, пока был жив, никаких оргвыводов, не позволял. Вот только поговорить как следует все не хватало времени, все не удавалось — и не удалось.