Особый слуга (СИ)

— Да пусть бы и на коте, сути-то это не меняет. Хоть на Пьеро обрати внимание. Он, конечно, не королевских кровей, но зато искренний и милый. Единственный, кого я могу терпеть в своем состоянии. Он такой внимательный: то цветов принесет, то сладких леденцов, то светских сплетен. Со своей стороны, я постоянно рассказываю ему о тебе.

— И этим ты сослужила ему дурную службу. Я стала для него наваждением и, верно, кошмаром для его матушки. Она-то ищет ему в невесты девушку юную и мягкую, чтобы удобнее было распоряжаться ею. Кстати, Пьеро написал мне стихи, а я передала их Остроумову.

— Ты не можешь быть столь жестока!

— Подожди, дослушай сперва! Друг Остроумова держит газету. Гляди, он отправил мне экземпляр со стихами Пьеро: «Для графини К.». Благодаря этой газете, Остроумову с его приятелем и самую малость мне наш Пьеро теперь модный поэт. Его узнают. Барышни наперебой просят сочинять им в альбомы. Как это мило, не находишь?

Баронесса Алмазова не позволила увести разговор в сторону. Она хорошо изучила все хитрости, что они практиковали на ней сыновья, была строга и упряма:

— Пьеро любит тебя. С ним ты могла бы попытаться составить хорошую партию. Уж не хуже же он твоего Кристобаля! Дай Пьеро хотя бы один шанс.

Капля точит камень. Каменной Полетт не была, да и Женечка при желании могла стать настоящей зудой. Она давно задалась целью устроить счастье подруги, пусть и супротив желания последней. И, в конце концов, графиня задумалась. Все-таки она была женщиной. Ей хотелось хотя бы раз в жизни изведать, каково это быть любимой, ни знать ни в чем отказа, ловить восторженные взгляды и, что уж греха таить, внимать стихам о любви. Тем паче, Северин оставался безучастен к ее молчаливым призывам. И Полетт решилась поощрить ухаживания Пьеро.

К чести последнего, слава ничуть его не изменила. Он оставался все таким же простым, застенчивым и привязанным к матушке. И также преклонялся перед Полетт. На балах графиня непременно оставляла ему два или три танца. Всякий раз любезно справлялась о здоровье Лукерьи Алексеевны, тем самым исхитрившись заслужить ее уважение — честь, которой удостаивались немногие. Звала Пьеро кататься с ледяных горок или на в запряженных звонкой тройкой санях по застывшей реке и даже придумала устроить литературный вечер с чтением его стихов, от которого Пьеро отказался. Он еще не привык к обрушившейся на него славе. Тогда Полетт стала приглашать его с визитами, выдумывая разные предлоги. Оставаясь с нею наедине, Пьеро по-прежнему робел и не позволял себе вольностей. С одной стороны, его рыцарское отношение очень льстило Полетт, с другой — делу оно не способствовало никак.

И графиня решила немного поторопить события.

Она принимала Пьеро у себя в гостиной, наряженная в серое платье с рукавами-крыльями, в котором по словам Северина была «точно диковинная птица, по ошибке залетевшая в этот мир откуда-то издалека». В последнее время Полетт и впрямь чувствовала себя птицей, что ошиблась окном, или тем жуком из коллекции Егорушки Алмазова, летевшим к свободе, а вместо этого натолкнувшемся на стекло.

— Я заснул однажды и проснулся знаменитым. И это сделали вы! Вы моя богиня! — воодушевленно говорил Пьеро.

Он привез очередную газету с посвященными графине стихами. На маленьком столике со столешницей, набранной кусочками разноцветного мрамора, уже собралась приличная их стопка, позволившая Полетт убедиться в полном отсутствии у себя тщеславия. Она радовалась за Пьеро — и только.

— Я обычная женщина и вовсе не желаю, чтобы меня обожествляли, — возразила графиня, думая не столько о Пьеро, сколько об отношении к ней Северина. Похоже, для него она тоже была богиней. Статуей из мрамора, которой можно восхищаться издалека, но которую и в голову не придет считать живой.

— Всякая женщина желает, чтобы ей преклонялись. А красивая женщина еще и имеет на это полное право, — с жаром возразил молодой человек.

Он был так убежден в собственной правоте, что Полетт не удержалась от вопроса:

— Давно ли вы заделались знатоком женской натуры?

Ее поклонник вдруг засмущался, покраснел.

— Ну же, Пьеро, отвечайте! — нетерпеливо потребовала графиня.

Нехотя тот молвил:

— Матушка подыскала мне невесту из хорошей семьи, выпускницу института благородных девиц. Оказывается, они долгое время состоят в переписке. Матушка дала мне прочесть некоторые из ее писем.

— Ее зовут Глория[1], эту вашу невесту?

— Как вы догадались? Вы с ней знакомы?

— Я просто пошутила.

Полетт могла бы добавить, что шутила она большей частью над собой, припоминая упреки Женечки в том, что вследствие излишней разборчивости вскоре останется без кавалеров. Состязаться с Лукерьей Алексеевной, коли та что-то затеяла, было делом безнадежным.

— У вас злые шутки, графиня, — обиделся ее поклонник. — Я не отвечаю за желания своей матушки, Лукерья Алексеевна поступает так, как сочтет нужным.

— А вы? Не побоитесь ли вы ради меня пойти против ее воли?