Особый слуга (СИ)

— Здесь не о чем рассказать, — отвечала Полетт довольно прохладно. — На водах мы с князем сошлись на короткое время, верно, обманутые солнцем и пьянящим горным воздухом. Однако столь же легко обмануться друг другом нам было не суждено, мы с его сиятельством совершенно разные люди. Позвольте, я должна поздороваться с Пьеро Поцелуевым!

Высвободившись из цепких рук Дины, графиня подошла к только вошедшему в гостиную Пьеро и, подставляя щеку для поцелуя, горячо зашептала:

— Пьеро, вы мой спаситель! Отвезите меня домой!

— Разве вы не желаете играть? Я только вот приехал и с удовольствием поучаствую в шарадах.

— У меня внезапно разболелась голова, я хочу уйти. Ну что вам стоит, Пьеро!

— Жестокая, вы даже не предупредили меня, что будете здесь! Я бы заехал за вами, и мы прибыли вместе.

— Я решила в самую последнюю минуту. Видите, ваше желание исполнилось: мы отправимся вместе в обратный путь. Я надеялась весело провести время за игрой, а вместо этого только и разговоров, что о князе Соколове. Но я совершенно не желаю о нем говорить, мне неприятна эта тема. Давайте лучше поговорим о вас? Как чувствует себя уважаемая Лукерья Алексеевна?

Болтая, Полетт исподволь подталкивала Пьеро к выходу, и когда молодой человек опомнился, он уже стоял в передней дома Бородиных, а лакей подавал ему только что снятые цилиндр и пальто из тонкого сукна на куньем меху. Покорно Пьеро принялся облачаться. Он не мог противиться желаниям графини.

— Матушка шлет вам привет. Жалуется на свое здоровье и хочет лечиться за границей, но боится оставить меня одного. Сетует, что я до сих пор не женат, не то она доверила бы меня попечению жены.

— А вы?

— Я сказал, что сердце мое несвободно. Вы же знаете о моих чувствах к вам. Вот, извольте, я даже написал вам стихи, — и Пьеро принялся шарить по карманам, извлекая поочередно то часы на длинной цепочке, то пенсне, то увядший букетик фиалок, какие носят на лацкане фрака, то комканный носовой платок, то блестящий серебряный портсигар. Наконец, позволив графине получить представление обо всем, что составляло его жизнь, Поцелуев достал мучительно-мятый лист бумаги, торжественно расправил его, и водрузив на нос пенсне, отчего глаза его сделались безмерно велики, принялся декламировать:

Между ударами сердца

Глядеть — и не наглядеться,

Дышать — и не надышаться

От такта до такта вальса.

Между надеждой и верой

Любовь, что не знает меры,

Любовь, что не помнит страха,

От исповеди до плахи,

С рождения до могилы,

От взмаха ко взмаху крыльев -

Любовь, что превыше счетов,

Между вчера и сегодня.

От края и до окраин

Горит огнем, не сгорая,

Сияньем миры пронзает,

Сквозь вечность путь отворяя.

— Спасибо, Пьеро, — сердечно поблагодарила Полетт. — Стихи чудо как хороши! Так пронзительны, так точно выражают чувства. Хотите, я попрошу Остроумова посодействовать их печати? Он хвастал как-то, будто его друг держит газету.

Разумеется, графиня не стала добавлять, что ее собственные чувства адресованы другому.

Пьеро аж зарделся от удовольствия.

— Вы так считаете? Возьмите стихи, они ваши. Можете делать с ними все, что пожелаете.

И он всунул графине листок, покрытый размашистым почерком, больше похожим на детские каракули. Полетт расправила листок и бережно убрала в ридикюль, к конверту от князя Соколова.

Пьеро был так мил, что проводил графиню до ворот ее особняка и вышел из кареты прощаться. Ночи стали совсем холодны. Тяжелая и мрачная, ворочалась в своих гранитных берегах река, дул пронизывающий ветер, от которого не спасала накидка, от воды тянуло сыростью. В свете газового фонаря лицо Пьеро было по-детски открытым, беззащитно-милым: брови домиком, губки бантиком, прилипшие ко лбу пряди волос и трогательный румянец волнения. Полетт сделалось стыдно за то, что она пробудила в нем столь пылкую страсть безо всякой надежды на взаимность. Пьеро был счастлив находиться рядом с нею, а она изо всех сил желала, чтоб на его месте оказался Северин.

Полетт подставила щеку для поцелуя, но Пьеро неожиданно поцеловал ее в губы и отшатнулся, сам испугавшись собственной смелости. Откуда-то со стороны набережной послышались шаги запоздалого прохожего, ставшего невольным свидетелем этого мимолетного проявления чувств.

— Скажите, графиня, могу ли я надеяться? — спросил Пьеро.

Графине не хотелось расстраивать его, но ничего обнадеживающего не приходило на ум, кроме обычной вежливости, за которой прячутся в подобных случаях. Не стала исключением и она:

— Простите, Пьеро, время уже позднее. Отложим этот разговор на потом?

— Конечно же, графиня, как пожелаете, — окончательно стушевался Поцеуев.

Полетт пожелала ему доброй ночи и растворилась во тьме.

Сон не шел к ней. Она ворочалась и ворочалась в постели, пока не поняла наконец: не будет ей покоя, пока она не узнает содержание послания князя. Извечное женское любопытство одержало верх. Полетт встала, затеплила свечу, достала из ридикюля конверт и одним быстрым движением сломала печать.