Особый слуга (СИ)

Управляющий побледнел, это было заметно даже сквозь загар. Веснушки явственнее проступили на его лице, в речи проступила картавость, появлявшаяся обычно в минуты, когда он бывал чем-то взволнован. Он упрямо покачал головой:

— Простите, ваше сиятельство. Коли вы отдадите приказ, я, разумеется, поведаю вам все без утайки. Но я был бы признателен, кабы вы позволили мне молчать. Хоть я и слуга, и, выражаясь принятым в свете языком, пустое место, у меня тоже есть достоинство. Существуют вещи, выбор которых невозможен для крепостного, и существуют привилегии, не доступные обычным слугам, но разрешенные тем, кто находится на особом положении. Вы все еще хотите, чтобы я продолжал?

В его голосе слышались обреченность и злость. Вещи, выбор которых невозможен… Особые привилегии… Ужели он… Он и князь… Кровь отхлынула от лица Полетт. Она подалась вперед, позабыв о нарочитой красоте своей позы, желая обнять Северина и одновременно гася порыв. Шелковое одеяло, в которое графиня так тщательно драпировалась, сползло, выставляя напоказ ее зрелое женственное тело, будто светящееся сквозь газовую ткань пеньюара.

Управляющий поспешно отвел глаза.

— Бога ради, простите меня, Северин. Я была жестока, выспрашивая вас о том, чего вы говорить не хотели. Мое любопытство неуместно.

Он качнул головой, пытаясь избавить ее от чувства вины:

— Хорошо, что между нами не осталось недомолвок. Тайны имеют неприятное свойство раскрываться в самый неподходящий момент.

— Разумеется, вы можете отправляться к князю, — и точно что-то подтолкнуло Полетт, чтобы она добавила. — Буду с нетерпением ждать вашего возвращения, мне не управиться без вас.

Лицо Северина озарилось благодарностью.

— Спасибо, графиня, — и все же он мешкал. Причина стала ясна, когда он извлек из кармана сюртука конверт веленевой бумаги[2], опечатанный красным сургучом с уже знакомым Полетт изображением сокола. — Вот, извольте. Его сиятельство просил вам передать.

Северин аккуратно опустил конверт на край постели, избегая смотреть на хозяйку, затем, попрощавшись, вышел. Конверт остался лежать, притягивая взгляд своей белизной. Он терпеливо ждал среди шелка простыней, пока горничная причесывала и одевала графиню. Покоился на скатерти в столовой, пока Полетт завтракала. Прятался в ридикюле, когда она наносила визит Женечке Алмазовой. Обсуждая с баронессой течение ее беременности, Полетт ощущала сквозь ткань плотность письма и его острые углы. Вечером, сама не зная зачем, она взяла конверт в комнаты сыновей, когда зашла пожелать им доброй ночи. Пока графиня меняла наряд и прическу для выхода в свет, письмо лежало подле нее на туалетном столике, а затем ненавязчиво перекочевало в расшитый бисером вечерний ридикюль, замечательно сочетавшийся с выходным платьем из лилово-кремового муара с украшенным бахромой отложным воротником, с рядом обтянутых тканью пуговиц и широким поясом, подчеркивающим тонкую талию графини. Самым примечательным в наряде были рукава: расходящиеся от локтя, щедро украшенные бахромой, лентами и шелковыми аппликациями, они походили на крылья сверкающей птицы. В этом платье с ридикюлем на запястье Полетт упорхнула предаваться развлечениям.

У Бородиных играли в шарады. Был Алексис Ковалевский с своею нареченной, которая вцепилась в него мертвой хваткой и никуда не пускала одного. Пришел Остроумов, расфранченный по последней моде, вместе с сестрой Елизаветой, юной барышней довольно светского вида. Явился Верхоглядов, тоже денди, таинственен и одинок. Ввиду своего одиночества Серго попытался вызвать Полетт на разговор, но его быстро взяли в оборот дочери вечно отсутствующего хозяина дома — Алиса и Дина, пятнадцати и шестнадцати лет, обе хорошенькие, кудрявые, проникнутые очаровательной женственной грацией, и Верхоглядов позабыл, куда шел.

Игра не клеилась, только и разговоров было о постигшей князя Соколова печальной участи. На первой же карточке написали: «Князь Антон катался на лошади и упал». Лошадь изобразил Алексис, а князя — его невеста. Несмотря на весьма неумелую их игру, шараду разгадали сей же час. «Он не жилец» — гласила вторая карточка, разгаданная также легко. Дальнейший ход игры был примерно таков: «Все мы под Богом ходим. Теперь род Соколовых прервется» — «Ужели у него не было братьев или сестер?» — «Разумеется, папаша его, Дикий барин, не был свят, но даже если и были бастарды, то о них ничего не известно». — «Антон — достойнейший молодой человек в самом расцвете жизненных сил. Как жаль, что он не оставил наследников». Читай на Книгоед.нет

— Позвольте, кажется, графиня Полетт одно время была с ним близка? — позабыв об игре, воскликнула Алиса Бородина, тоже проводившая лето в Менжимске.

А ее сестра подсела к графине, обняла ее, и, заглянув в глаза, умоляюще попросила:

— Расскажите нам, душечка!