А я помню, как боялся. И помню, как представлял что все пойдет не так, и моя мама поседеет узнав о моей гибели. Но даже это меня не остановило. Я упрямо повторил что хочу доказать себе и другим на что способен и после кивка сопровождавшего пошел наверх. Да уж, тяжелы были шаги восхождения. А пока мы шли нам говорилось, что каждый шаг делает нас ближе к истинной ценности жизни и истинному значению нашей борьбы. Борьбы за право выбора. Каждый мог отказаться и уехать. Но если уж начал, то ты должен понимать, что этот путь очень тяжелый и в конце его может ждать не слава и почести, а простая гибель. О многом я тогда подумал, пока считал ступеньки. Кстати, дойдя до верха, у всех кто считал, к нашему смеху получились разные цифры. У меня двести восемьдесят восемь, у Киры двести восемьдесят, у Ложки, так мы звали Ложникова Димку, было аж триста ступеней. Остальные не считали, погруженные в свои мысли. Шаг в пропасть тогда сделали все кроме Петьки Горьянова. Он посмотрел вниз у него закружилась голова, и он долго… очень долго блевал прямо там забившись между трубами вентиляции. С Петькой после этого мы единогласно расстались. Среди нас не мог оставаться такой слабый человек. Детские игры с взрослыми выводами. Или взрослые игры с детскими решениями. Как кому будет угодно. Петька, кстати, после исключения из нашего круга общения взялся за учебу и когда я развлекался в Диком Поле, уже учился на третьем курсе биологического, в Новосибирске. Я бы, наверное, в тот момент тоже где-то учился, если бы тогда просто сделал шаг назад. Если бы не постеснялся оказаться смешным и нелепым. Я бы учился и не было бы во мне так мало нужных кровяных телец, и не надо было бы мне проситься на альтернативное отбытие наказания. И не попал бы я вообще на скамью подсудимых. Многое было бы иначе, если бы я на мгновение протрезвел от собственной крутости и подумал бы, а не послать бы все это к черту.
Я был уже на пятом этаже и остановился у выхода на этаж закурить. Заглянул в длиннющий с массой дверей коридор и даже крикнул в него. Понятно, что никто не отозвался. Я был абсолютно уверен, что и в здании-то никого не было. На десятом этаже я уже не был столь уверен в своем одиночестве. Я отчетливо слышал чей-то глухой голос и даже несколько раз крикнул в ответ. Как мне показалось голос звучал этажом выше и я поднялся на него в надежде застать незнакомца или незнакомцев. Но в коридоре никого не было и я, выкинув окурок, пошел по нему заглядывая в двери. Пусто. Никого.
Я дошел уже до другой лестницы, что шла параллельно той по которой поднимался я, когда обернувшись заметил в том, от куда я пришел, конце коридора чей-то четкий силуэт.
Холодный пот прошиб меня от страха вместе с состоянием де жа вю. Я вдруг отчетливо вспомнил сон и вспомнил, как бежал по растягивающемуся коридору в надежде догнать незнакомца и что-то у него спросить. И я помнил, что побегу я по коридору и никогда не встречусь с ним. И я стоял и смотрел на него, пока человек в далеком освещенном проеме не развернулся и не пошел вверх по лестнице. Я рванул к недалекому выходу на лестничную площадку и побежал наверх. Преодолев этаж я снова выглянув коридор и снова увидел силуэт, стоящий на проходе. Я не выдержал и крикнул ему:
– Эй! Вы кто?
Ответом мне был демонстративный медленный уход незнакомца на еще один этаж вверх.
Я тоже поднялся и снова выбежал в коридор. В этот раз, никого не заметив, я не медлил, вернулся на лестницу и бегом страдая от отдышки добрался до последнего этажа. Выхода на крышу здесь не было и, выбежав в коридор, я что есть мочи припустил по нему в надежде хоть на мгновение обогнать незнакомца. А если не обогнать, то хотя бы засечь, куда он направился.
Но на площадке я никого не застал и сколько не всматривался вниз в пролет между этажами, никого не замечал. С часто бьющемся сердцем с нервно сжатыми челюстями я пошел на крышу.
Наверху на плотном снегу я не заметил никаких следов и понял, что если и был незнакомец не плодом моего воображения, то на крышу он не выходил. Вернувшись на площадку шестнадцатого этажа, я еще минут десять стоял и прислушивался к звукам вокруг. Но ничего кроме ветра задувающего в разбитые окна я не слышал и направился к пожарному шкафу, где обычно ребята прятали бухты с тросом.
В первом шкафу, как и в последующих ничего не оказалось. Толи милиция все изъяла, толи местные на свои нужды растащили. Я без особой надежды направился по переходу в соседний корпус и в тайнике сделанном нами в последнюю поездку обнаружил одну единственную бухту синтетического троса. Я не особо удивился тогда. А стоило бы. По всем нычкам нашлась одна единственная бухта, словно она ждала именно меня.