Осознание

- Вы мне так помогли. О чем вы? Я, правда, вас не узнаю, если вы что-то мне сделали плохое, то забудьте. Я только хорошее помню. А плохое сама быстро забываю. - Я улыбнулась и попыталась заставить улыбнуться его, но не вышло. Тогда я сказала что думала: - Может вы меня с другой спутали? Усмехнувшись как-то горько, он сказал мне:

- Ты говорила, что с детдома… Что тебе всего четырнадцать лет. А Витька… он же дурак на всю голову был. Ему все равно кого трахать…

И тогда я вспомнила. Он изменился. Он очень сильно изменился. И даже не нашивки капитана его изменили. В глазах что-то стало другое. Лицо сильно похудело. Щетина эта.

Он больше ничего не говорил, просто потому что и не надо было ничего говорить. А я не могла сказать, задохнувшись воспоминаниями и ненавистью.

- Тварь! - Тихо вымолвила я, наверное, минуты три спустя. Повторила и, непонятно откуда силы взялись, замахнулась на него через стол. Хотела ударить, но вместо этого просто повалилась на столешницу, скидывая с нее какие-то предметы и бумаги. Он схватил мою руку и поднялся держа ее. Обошел стол взял вторую мою руку и, хотя я отчаянно пинала его, ему удалось усадить меня на стул обратно.

- Сиди! - Скомандовал он строго, и я словно обмякла под его командой. Все те ужасы, что мне пришлось пережить с этими уродами волной всплыли в памяти. И эта, уже казалось похороненная, память затопила меня так, что я даже видеть ничего не могла. А он только повторил: - Сидеть я сказал!

Видя, что я уже не пытаюсь подняться, это чудовище отошло от меня и, открыв дверь в коридор, сказал солдату:

- Ко мне никого. Ясно? Пусть ждут, если придут.

Он вернулся и встал надо мной, холодно рассматривая, как я захлебываюсь рыданиями и кулачками растираю слезы по щекам. Он долго ничего не говорил, давая мне выплакаться. Только когда я сначала тихо, а потом все громче начала спрашивать за что они так со мной там поступили, он ответил:

- Я не думаю что ты нас простишь даже сейчас или потом… Такое не прощается и наверное не имеет срока давности…

- За что?! - Упрямо повторила я навзрыд. - Вы хоть понимаете, что у меня после всего этого даже детей может не быть? Вы это понимаете?

- Не «Вы», а я. - Сказал офицер. - Остальные погибли. Тогда же летом. Через пару дней, после того как ты сбежала, Витька сказал надо убираться дальше. Мы и поперли по болотам и лесам. Но нарвались на патруль шрамов. Всех поймали, кроме меня. Их куда-то повезли, а я на дереве спрятался. Не нашли. Ночью спустился и пошел дальше уже один. Зная шрамов, могу тебя заверить, повесили их в ближайшей деревне.

- Жаль, что тебя не поймали. - Сказала я жестко. Я подняла на него зареванные глаза и спросила: - Ты этим на входе сказал, что бы не пускали никого… опять меня, как ты говоришь, трахать будешь да? И в хвост и в гриву, как твой Витя говорил забавляясь? Да?!

- Замолчи. - Тихо, но жестко сказал он.

И я замолчала. Нет, я не боялась, что он меня ударит или еще что-то. Просто… да не знаю я, что со мной было… Он сказал замолчать, я и замолчала. Может кто-то другой поймет меня, но объяснить это я не смогу.

Он опустился на корточки передо мной и сказал, заглядывая в заплаканное лицо:

- Просто… мы там, уже крест на себе поставили. Мертвыми считали себя. Не чужие так свои за побег казнят. Земля горела под ногами. И когда ты попалась Витьку, нам словно терять нечего стало. Никто же не хотел, кроме него сначала… Это он урод больной всех на побег подбил. А с тобой… Просто, когда он начал… ну, а мы все это видели… Не знаю, не объяснить. Словно крышу сняло… а ты еще не кричала, терпела… Витька вообще сказал, что тебе нравится. И что ты не девочка и прочее… В общем не знаю… я знаю что простить трудно такое… И не прошу. Но искупить-то могу? Правда? Скажи смогу? В любое время, что бы у тебя не случилось, просто найди меня. Я помогу. Я честно помогу…

Я ударила его наотмашь. С плеча. Меня никто никогда не учил так бить. Резкая боль пронзила мне кисть, кажется до самого локтя. Офицер опрокинулся на ковер и поднялся не сразу. Словно он лежал и обдумывал, что делать дальше. Наконец он поднялся, потирая скулу, и сказал:

- Сильный удар…

Он произнес это с таким изумлением и уважением, что я невольно даже всхлипывать перестала, думая, что бы ему ответить. Но ничего не придумав, я снова уткнулась в ладони и заревела пуще прежнего. Человек, который меня накормил, напоил, помог не потерять гостиницу, даже, кажется, устроил на работу… оказался одним из тех подонков, что уродовали меня там, в лесу, в нескольких километрах от моего погибшего детдома. Я даже не знала что сказать. Зато знал он.