Остаюсь с тобой

Они уселись на стульях, что стояли вдоль стены. Протько сразу же принял свою привычную позу, наклонил голову, упершись в грудь бородой, и внимательно стал разглядывать что-то на пестром ковре, который занимал весь пол в кабинете. Скачков же не сводил глаз с Дорошевича, стараясь по выражению его лица догадаться, как тот воспринимает их предложения. Дорошевич повесил на нос очки, уткнулся в папки и, казалось, застыл. Только его мясистые губы изредка шевелились, говоря о том, что человек читает, читает внимательно, сосредоточенно. Вот он наконец оторвался от бумаг, снял очки, кончиком пестрого галстука протер их, положил на стул перед собой, посидел какое-то время в задумчивости, потом, повернувшись на стуле, чтобы ловчее было смотреть на присутствующих, с нескрываемым волнением сказал:

— Очень основательно и убедительно. — Накрыл папку пухлой ладонью с растопыренными пальцами. — Признаться, не ожидал я такой основательности. Все продумано. Разумно, разумно… Но… — Он глянул на Скачкова, задержал взгляд на Протько, улыбнулся ему. — Но… Наведем порядок, начнем выполнять план… А дальше?

— Потом будем думать, что делать дальше, — ответил Скачков.

— А я думал, раз вы приехали вместе, то вас, как и меня, беспокоит завтрашний день, хе-хе… — И заговорил озабоченно, обращаясь больше к главному геологу, чем к начальнику управления. — Я думал о вашей записке, Виктор Иосифович. Не один раз перечитал. Надо признать, вы имели основание бить тревогу. Но тогда нефть сама бежала в руки, только бери. Потому и верили, что геологи еще найдут не одно месторождение. А они ничего не нашли. Я временами начинаю думать, что ничего и не найдут… Я теперь жалею, что не прислушался к вам раньше.

— Я очень рад, — сказал Протько.

— Я говорил с Балышем. И не раз, — продолжал Дорошевич, откинувшись на спинку стула, поглаживая руками животик. — И вчера звонил. Балыш пока что против всякой комиссии. Категорически. Пока вы, говорит, не начнете выполнять план, о комиссии и не заикайтесь. Вот так. Его, конечно, можно понять. Если сейчас он пришлет к нам комиссию, то этим самым признает, что он… не кто-нибудь, а он, именно он варварски эксплуатировал месторождение, когда сидел здесь начальником управления. Вот и требует выполнения плана. Короче, если мы хотим добиться снижения плана, надо выполнять завышенный. Другого выхода нет. Я могу только пообещать вам: как только управление по добыче нефти поднимется до плановых показателей, я сам поеду в министерство и без комиссии не вернусь. Как говорит мой внук, железно! А пока, товарищи, засучивайте рукава…

На прощание Дорошевич пожал первому руку Скачкову, но как-то мимоходом, больше из вежливости, а Протько улыбнулся, ласково заглянул ему в глаза, держа за локоть, провел до дверей.

— Запахло жареным, так и записки мои вспомнил, — сказал Протько уже в машине.

— Сложно, — вздохнул Скачков, обиженный той подчеркнутой непочтительностью, которую проявил по отношению к нему генеральный директор. — И откуда у Дорошевича эта привычка — рассказывать всякие дурацкие истории?

— Под старость все любят вспоминать, — усмехнулся главный геолог. — Нам от этого не легче. Мы с вами между природой и начальством. А они друг друга порой не очень понимают.

— Ничего не скажешь, оптимистическая симфония, — вспомнил Скачков свои слова, сказанные вчера Котянку.

— Я знаю оптимистическую трагедию, а вот симфонию… — сказал в бороду Протько.

Скачков помолчал, потом тяжело вздохнул:

— Будем надеяться, что до трагедии не дойдет. Хотя бы и оптимистической…

Главный геолог промолчал. Скачков оглянулся. Тот сидел, упершись бородой в грудь, закрыв глаза. Кажется, дремал.

9

Накинув на плечи пальто, Алла Петровна сидела за своим столиком и проверяла диктанты. Не заметила, как вошла директор. Услышав перестук каблуков, оторвалась от тетрадей, посмотрела перед собой. Антонина Сергеевна в новом голубом костюме, с тонким шарфиком на шее направлялась к ней. Лицо ее озарялось радостной улыбкой.

Об этом голубом костюме говорили все. Рассказывали, что она заказала его в ателье в тот же день, когда увидела на Алле Петровне голубое платье. Но в ателье, как водится, шили костюм очень долго, потом несколько раз его переделывали, желая во всем угодить придирчивой заказчице. Сделать это даже такому опытному закройщику, как Журавель, не всегда удавалось.

И вот сейчас Антонина Сергеевна голубым облаком приближалась к Алле Петровне, ожидая от нее если не похвалы — на похвалу не очень рассчитывала, — так хоть какой-то реакции. Алла Петровна заметила и сумела оценить обнову — костюм и правда был отличный и делал женщину моложе лет на десять, — но ничем не выдала своего восхищения. Откинувшись на спинку стула, кутаясь в пальто, натягивая полы на колени, она спросила:

— Когда это, Антонина Сергеевна, начнут топить? А то хоть в валенках приходи. В классе ученики надышат, а здесь невозможно. Как в подвале.