Остальное от лукавого

– Начнем с чего попроще, – предложил он. У него не было верхних передних зубов, и поэтому он сильно шепелявил.

– Нужен прозрачный пакет. Этот не пойдет, глаз не видно будет. Не интересно, – возразил другой, который уже сел на стуле. – Я люблю смотреть в глаза.

– Где я тебе прозрачный возьму? – обидчиво произнес шепелявый.

Алексей поразился тому, что они будто не считают его за живого человека: такого же обычного русского парня, как и они, который, вообще‑то,  не сделал им ничего плохого. Парни обсуждали детали пыток, будто речь шла о чем‑то обыденном, вроде выноса мусора.

– Хочешь смотреть в глаза? Смотри! – весело вскрикнул беззубый и, высоко взмахнув рукой, будто пробивая по мячу, ударил Алексея ногой в живот. – Ну, как у него глаза? – он сделал пару шагов назад и с разбегу ударил еще раз.

Леша повалился бы на пол, но помешали наручники. Пытаясь вдохнуть воздух, он как рыба, выброшенная на берег, хлопал ртом, но насыщения не было.

Шепелявый присел рядом, за волосы поднял его голову и повернул к тому, который сидел на стуле.

– Ну чего там у него с глазами? Есть в них то, что ты ждал?

– Еще нет, но скоро появится, – засмеялся парень. – У нас и время для этого есть, и способы разные. Где твой пакет?

Беззубый поднял с пола пакет и, расправив его, занес над головой Алексея.

В этот момент в комнату вернулся пожилой мужчина. Он подошел к ним и вырвал пакет из рук шепелявого.

– Идите поешьте. Он, может, уже готов все рассказать, – прохрипел Пантелей.

– Да мы только начали… – расстроился сидящий на стуле.

– Как начали, так и закончили…

– Ты, Понтий, не командуй, а то рядом с ним приляжешь, – злобно просипел пустую угрозу беззубый.

Алексей посмотрел на нового человека с надеждой, что его избиение закончилось, но заглянув в глаза Пентелею, испугался еще больше. Если те два отморозка были просто обычными предсказуемыми тупыми гопниками, то Пантелей был похож на старого, смертельно уставшего от своих дел патологоанатома. Он смотрел на Алексея так, как будто готовился препарировать его как лабораторную лягушку, думая, казалось, лишь о том, где удобнее сделать надрез, чтобы меньше испачкаться. Никаких эмоций в глазах у него не было, потому что то, что ему предстояло, он делал сотни раз и сделает сейчас еще. И не потому, что хочется, а потому, что так надо.

Несмотря на то, что боль от двух ударов в живот еще не прошла, она казалась уже пустяком по сравнению с тем, что Леша ожидал пережить в ближайшие минуты.

– Лучше всего свою работу делают те, кому она нравится. А этим ребятам явно нравится то, что они делают, – откашлявшись, сказал Пантелей, аккуратно распрямляя на коленке пакет, который забрал у парней.

– Не могут люди испытывать удовольствие, пытая другого человека, – тихо сказал Алексей.

– Ну, тут ты неправ, – оживившись, возразил Пантелей. – И знаешь почему? Потому что смотришь на это со своей колокольни, исходя из тех нравственных правил, по которым сам живешь.

Алексей опешил, услышав такие слова от человека, который, возможно, готовится его убить.

– Мне кажется, нравственность, порядочность, добродетель   изначально заложены в любом  человеке, – еще тише произнес Алексей.

– Все эти мифы выдумывают люди во времена сытой жизни, – поморщившись, произнес Пантелей. – А вообще‑то мир, в котором мы живем, появился и стал таким, как есть, в результате бесконечной бойни за место под солнцем. Где все против всех. И где было лишь одно правило – выжить любой ценой. В этом мире мораль – лишь помеха и утешение для проигравших.

Он посмотрел на удивленного Алексея, и самодовольно ухмыльнувшись, радуясь тому, что произвел на него такое неожиданное впечатление, продолжил:

– Знаешь, почему эти парни будут бить тебя и получать удовольствие? Потому что в своем мире ты сильнее их. За тобой знания, образование, перспективы. А за ними ничего нет. Их сила не в несуществующей правде  или придуманной морали, а в ненависти. В волчьей злобе. В их мире человек  или жертва, или добыча. Чтобы выжить, они обязаны тебя, интеллигентика вшивого, в говно втоптать. Бить, пока не увидят в твоих глазах животный страх, ужас и мольбу о пощаде. Так они самоутверждаются. Такими они родились и их не переделаешь. Это их единственный способ выжить.

– Нет, так не может быть. Мы же не звери какие‑нибудь.

– Думаешь? – устало скривил в насмешливой улыбке тонкие бесцветные губы Пантелей. – Сейчас они вернутся и покажут тебе, люди они или звери.

Алексей подумал, что не только молодые парни самоутверждаются рядом с ним, прикованным наручниками к батарее, но и этот седой, уже довольно‑таки пожилой и, скорее всего, обиженный жизнью мужчина тоже пытается что‑то доказать себе, читая ему лекции по человеческой  психологии.