Остальное от лукавого

– Вот ты там за какую‑то идею решил пострадать, – продолжал Пантелей, – а зачем? Кому ты хотел лучше сделать? Им? – он показал пальцем в сторону двери. – Неужели ты думаешь, что можешь в этом мире что‑нибудь переделать? – он, довольный своей речью, откинулся на спинку стула. – Так что лучше расскажи все мне: кто тебе слил информацию, где есть копии этих материалов. И я тебя отпущу. Потому что ты мне нравишься.

– Поверьте, я не герой. Я бы и сказал…

 Алексей, уверенный, что его будут пытать, а потом убьют, был жутко напуган. В животе, то ли от ударов, то ли от страха все крутилось и дрожало. Было так обидно, что хотелось заплакать, как в детстве.

– Все есть в открытых отчетах и все, кому надо, могут сами все увидеть. Я могу вам показать, если дадите компьютер, – твердил он, понимая, что ни этого седого, ни пацанов, ни даже начальника полиции это уже не интересует.

Пантелей все еще держал пакет в руках.

– Мир изменился, – произнес он. – Прогресс на лицо. Раньше терновый венец на голову одевали, теперь пакет из сетевого магазина.

В дверь громко постучали. Он отбросил пакет в сторону и пошел открывать.

Вернулся Онопко. Он не был уже таким вальяжным и уверенным в себе.

– У администрации на площади чурки что‑то мутят… Взбунтовались узкоглазые, – сказал он Пантелею. – Всех силовиков в центр города согнали. Даже из Москвы, говорят, Росгвардию привезут. Национальный конфликт назревает. А значит, потом в любом случае все начальство трясти будут: «Как допустили?» Головы полетят…

Он быстро прошел на кухню и вернулся с бутылкой водки и стаканом.

– Ты не будешь? – то ли спросил, то ли пояснил Семен и налил себе одному полный стакан.

Пантелей промолчал

– Времени нет, – выпив залпом почти двести грамм водки и даже не поморщившись, Семен Васильевич продолжил: – Я про этого юродивого нашел кое‑какую информацию, – он достал платок и вытер толстые мокрые губы. – Баба у него есть… Так что, если он кому и рассказал, то своей бабе. Хотя это уже и неважно. Короче, вот ее адрес, тащите сюда.

Он подошел к Алексею и, глядя на него, добавил:

– Делайте с ней что хотите, но хотя бы какую‑нибудь информацию из него вырви.

Он опять присел перед Алексеем и с усмешкой произнес:

– Доигрался в Робин Гуда? Ну это уже ерунда… Так что, парень, никогда не жалуйся, что плохо живешь, потому что жизнь твоя всегда может стать еще хуже.

– Может ребятам этим и надо самоутвердиться… А вам‑то все это зачем? – с надеждой произнес Алексей, когда ушел Онопко и уехали за Настей молодые парни. – Вы же другой. Я же вижу, что вы образованный человек.

Он понял, что надеяться ему не на что. И единственная возможность спасти себя, и теперь еще и Настю – это попытаться переубедить оставшегося с ним наедине надломленного судьбой пожилого мужчину. Только как это сделать, Алексей не представлял.

– Как вы вообще оказались среди них? – спросил он.

Пантелей медленно подошел к столу, чуть подумав, налил в стакан водки из оставленной Семеном бутылки и молча выпил. Присел и со злой усмешкой, глядя Алексею в глаза, похвалился:

– А я вроде тоже, как и ты, за правду пострадал. Давно… Еще когда следователем работал, – он потер руками голову с седыми, но еще жесткими волосами. – Дочь предыдущего мэра сбила бабу с коляской. Ребенок жив, а мама сразу на тот свет. Хотя я к тому времени все гвозди, которые мне в голову при советской власти вбили, уже вытащил и иллюзий, кто есть кто, у меня уже не было, но что‑то меня тогда возмутило. Может действительно еще верил во что‑то… Только вся жизнь моя перевернулась…

Пантелей встал и, не обращая внимания на Алексея, сделал несколько шагов к окну. Отодвинув горшки с давно засохшими растениями, он оперся ладонями на подоконник и продолжил:

– Мне, конечно, звонили. Просили… Угрожали. И при других обстоятельствах я бы не сомневался, что делать. Но здесь… Когда эта дочка из машины пьяная выползала, ее десяток человек видело. Все сняли на телефоны и в интернет выложили. А журналисты вытащили новость на общероссийский уровень. Дочь мэра же… Что я мог сделать? Я тогда еще о карьере мечтал, надеялся заметят, в Москву вызовут. Поэтому передал в суд все как положено… И срок ей дали. Только она так и не села. Пока разбирались, ребенка родила… Ну и до совершеннолетия отсрочили.

Пантелей повернулся от окна и с той же  злой улыбкой, обращаясь к Алексею, насмешливо добавил:

– А вот я через полгода сел. Свои же местные нашли за что посадить, чтоб другим неповадно было хозяев не слушаться.

– А что же вы могли сделать? – спросил Алексей.

– Да что угодно. Например, написать, что та мамашка, которая под колеса попала, пьяная была. Максимум ‒ уволили бы… Да и то с повышением… Короче, сам виноват. Не сориентировался. Решил что самый умный.

Он шагнул к Алексею, сидящему на полу.

– Но, а ты, считай, сам в петлю залез. Зачем? Доказать что‑то себе хотел? А может и во мне тогда, и в тебе сейчас гордыня разыгралась? Ведь гордыня ‒ тяжкий грех.

Пантелей вернулся к столу и налил себе еще водки.