ОстанкиНО

Вадик вдруг стал весьма прозорливым в своей профессии. В телевизионные его обязанности входило определять какая музыка ворованная, какая нет и ставить барьер творческим лихоимцам. И вот приходят к нему композиторы, а он слышит:

– Занятно, заметил ли он, как я у Моцарта стырил солидный кусман?

– Я у Шумана!

– А я у Баха!

– У Шнитке… Нет, что я балбес говорю, у Шостаковича!

– А меня выручают музыкальные обрезки из фильмов Спилберга. Десять лет ими кормлюсь. Норковую шубу жене построил. Себе – «Альфа-Ромео».

Ошарашено, в полуобмороке Вадим Петрович Селезнев обводил взглядом одного креативщика за другим.

Неужели его столько лет водили за нос? И где он находится? На телевидении или в вертепе злобных разбойников?

И что ему делать? Ловить ворье за руку! Но где доказательства? Третий глаз? Сочтут сумасшедшим.

На первых парах Вадик решил все лихоимцам спустить. А потом не выдержал, кинулся в бой с открытым забралом. Одного сразу прищучил, другого вывел на чистую воду, третьего припер к стене Плача…

Скандал грянул небывалый. Как воронье на падаль, слетелись газетчики. Вадик всех удивил сказочной прозорливость и отчаянной смелостью.

Вадима заметили на самом верху. Назначили министром культуры. А Селезнев, когда оказался в министерском кресле, вовсе ошалел от видений третьего глаза.

Какая тут культура? Что вы?! Вокруг одни насильники, клятвопреступники и агенты западных спецслужб.

Вадим пришел в смущение, а потом дико испугался, потянулся к портвешку с тремя семерками. Но сколько оного не употреблял, третий глаз не закрывался и язвил окружающую действительность с бесовской силой.

3.

Тогда Вадим Петрович отправился к новомодному психиатру и по совместительству колдуну Митрофану Крякину. Попросил его в острожных выражениях закрыть третий глаз.

Митрофан Крякин поболтал перед его очами золотой луковичкой часов, обкурил его дымом африканского папоротника и прошептал ужасающие заклятья.

Заплатив кругленькую сумму, Вадик покинул чертоги кудесника с полной уверенностью в ослеплении третьего глаза.

Но куда там! Вездесущее око стало зрячим даже на каком-то молекулярном уровне.

Вот, скажем, на Вадика прёт пешеход, румянец во всю щеку, а Селезнев уж видит, что у бедолаги рожистое воспаление ноги, а на подходе рак легких.

А вон мамзель с улыбочкой на вишневых устах катит и не подозревает дурочка, что через пару месяцев её ожидает полное и безоговорочное облысение.

Или собачка на трех ногах скачет, ноздрями жадно ловит сладостный сучий запах. Скоро помрет животинка…

Да что же это делается, милые граждане? Выходит с третьим глазом на Руси вовсе не жить?!

После горьких, мучительных размышлений, Вадик сложил с себя министерские полномочия и кинулся в ноги к тибетскому ламе.

4.

– Ты – посвященный и избранный, – огорошил его прямо с порога лама, зябко кутаясь в оранжевое покрывало. – И я не достоин даже ноги обмыть твои.

– Так что же мне делать? – белугой взвыл избранный.

– Как что? Жить на горных отрогах Тибета, в монастыре. Выращивать себе достойную смену.

– Да какой я к лешему избранный? Родился еще при советской власти! Вместе со всеми месил московскую грязь!

На это лама ответил лишь двусмысленной улыбкой Будды.

Что ж, жребий брошен!

Вадик оформил заграничный паспорт, заказал авиабилет к ближайшему тибетскому монастырю, попрощался с сослуживцами и уведомил о скором отлёте огненно-рыжую любовницу Анжелику.

Перед вылетом зашел в ГУМ, прикупил себе оранжевой материи, лично выкроил монашеское покрывало.

Примерил, крутанулся на пятке перед зеркалом. А оно, святые угодники, ему идет! Седина головы вспыхнула каким-то божественным светом. Морщины лица разгладились, а грудь по-гренадерски выкатилась колесом.

Устроив на прощание маленькую сексуальную революцию с Анжеликой, повторив для лучшего запоминания несколько блистательных па Камасутры, Вадик, даже не прищуривая свой третий глаз, стал смело ждать вылета на новую родину.

5.

Несколько сбил его планы водопроводчик Семеныч. Явился с тремя бутылками портвейна «777» отметить проводы.

Семеныч хоть и был служителем прокладок и унитазов, однако обладал абсолютным слухом, обожал Шнитке, в церкви подрабатывал звонарем, поэтому с Вадиком сошелся на короткой ноге.

– Не хочется мне, Семеныч, пить, – устало отмахнулся экс-министр. – Я ведь посвященный, избранный. Надо знать себе цену.

– А от меня, Петрович, жена ушла, – водопроводчик смахнул слезу грязным рукавом. – Снюхалась с газосварщиком соседнего ЖЭКа.

– Тогда наливай.

Выпили.

Семеныч оторопело заморгал детскими ресницами:

– Что-то я в себе неладное чую. Батюшки! Что за стеной творится! Там ветеринар пытается кота кастрировать. Я это вижу!

– Семеныч, значит, и ты избранный?

– Вроде того…

6.

Вот уже пару лет Вадик с водопроводчиком Семенычем обитают в живописном тибетском монастыре.

Их там окружили уважением дивным.

Еще бы! Только у них двоих из далекой России отверзся третий глаз.

Жизнь в монастыре тиха и размеренна. Вадик с Семенычем кушают рисовые лепешки, пьют небесную росу из лепестков лотоса, долго и неотрывно глядят в космическую лазурь шестью зенками.