Останкинские истории

Шеврикука пробыл в клубе еще полчаса. Перекидывался словами, порой и беспечными, с телогрейками и тулупами бойцов охраны, послушал игроков в буриме и даже выпил стакан можжевеловой. Покинув отсеки Большой Утробы, или убежища от бомб, отведенные клубу, он двинулся к выходу мимо отсеков иных. В зале потешных ристалищ шли добровольческие занятия защитников. Отвыкшие или ленивые в отрочестве учились идти наперевес с ухватами, колоть вилами, устраивать повал врагов городошной битой, орудовать и крушить кочергой, швырять в супостата горшки с кипящим отваром куриной слепоты, подставлять ко лбу супостата же раскаленный портновский утюг. Осваивали и стрельбу из рогаток. Дверь одного из отсеков была как будто бы предусмотрительно и со знанием дела задраена, но из щелей шел тяжелый воздух. Возможно, за дверью бодрствовал в умственных и бдительных усердиях Темный Угол. А у самого выхода из Большой Утробы Шеврикука столкнулся с Продольным. Наглец Продольный, естественно, с серьгой в ухе и в тельняшке сокрушителя кирпичей, тянул из банки иноземный бамбуковый соус «Анкл Бенс» и хохотал, возможно, вдогонку чьей-нибудь срамной остроте.

Все в жизни Продольного, по-видимому, проистекало превосходно.

Глава 34

Шеврикука посчитал необходимым уяснить свое нынешнее правовое положение.

В овощном присутствии он опять наткнулся на изможденного тревогами верховода Поликратова. Поликратов по-прежнему сидел, накинув на плечи бушлат полевого командира, и подносил к губам кружку с холодным чаем. Шеврикука не стал расталкивать тревоги Поликратова, а обратился к кроткому стряпчему, быстро убравшему под стул тарелку с тыквенными семечками. Говорил он небрежно, будто спохватился, брел уже домой, и вот пришло в голову спросить. На всякий случай.

— Был занят. Упустил. Не назначены ли на завтра деловые посиделки?.. Или теперь уже не посиделки…

Стряпчий разглядел Шеврикуку, полистал конторскую книгу, опять взглянул на Шеврикуку.

— Нет, — сказал стряпчий. — В ближайшие дни посиделки проводиться не будут. Но через три дня вас оповестят. Или повесткой. Или сигналом по линии. О вас помнят. Ну а если что чрезвычайное, тогда уж как надлежит…

— Хорошо, — кивнул Шеврикука.

Из этого следовало вывести, что он, Шеврикука, как и прежде, является действительным членом деловых посиделок. Уязвленный ли он удалением с посиделок, а теперь восстановленный, или прошлое происшествие было случайным, вызванным прихотью уполномоченного Любохвата и как бы единоразовым, Шеврикука выяснять не стал. Определенность хотя бы поверхностного слоя событий должна была бы потребовать от Шеврикуки поступков. А они вышли бы сейчас лишними. Вот изменятся обстоятельства, положил Шеврикука, тогда и произведем шум, тогда и потребуем извинений.

Ощутив себя вновь действительным членом посиделок, Шеврикука позволил себе задержаться в присутствии. Никаких дел он не имел, кроме пустяшных, бытовых, от своих двух подъездов, но ходил он по присутствию с выражением лица строгим, будто нечто значительное утверждал или учреждал. Любохват на глаза ему не попался (или он не попался на глаза Любохвату?). И никого не увидел он ни из Китай-города, ни из Обиталища Чинов, ни тем более от вершинных управителей. Ни силовых посланцев, ни скороходов с поручениями. А ведь в Обиталище Чинов раздавалось: в Останкине, мол, грозовая обстановка, чуть ли не линия огня… Ну да, ну конечно, самим-то вершителям какой резон было устремляться туда, где якобы обнаружилась линия огня, но посылать-то удальцов в пекло, да еще и с отеческими напутствиями всегда было для них делом обязательным. А может, и послали. А удальцы рассеялись на бастионах. Но не исключено, что все успокоилось. В присутствии, как и ранее в клубе, ни суеты, ни мрачно-жертвенных предчувствий и приготовлений не ощутил. Поволновались, судьбе вверились, кто в страхе, а кто и с гонором пышноусых кавалеров из польского акта оперы Глинки, и его, Шеврикуку, обиженного и удалившегося от всех, теребили, а потом, не дождавшись новых атак и разгромов, пришли, видимо, к мнению, что Отродья в силе лишь попугать, что у них кишка тонка, компьютеры протекают насморками и завели носовые платки и что дальше-то дрожать и тыкать в небо скалками! О, как хорошо были знакомы Шеврикуке беспечность сословия и неопадаемая, с вечно трепещущими листьями надежда на то, что все само собой и в наилучшем виде образуется. Ко всему прочему — и по доктрине, и по сложившейся оперативной обстановке, — домовые не собирались нападать. Их дело было держать оборону. Но и на них никто пока не нападал.