Останкинские истории

Нет, приглашение было направлено не Тыслой.

На тропинках Звездного бульвара Шеврикуку поджидала дама в мантилье. Она не то чтобы поджидала, она как бы прохаживалась, пребывая в тихой грезе или в элегических настроениях, вызванныхсиними влажными сумерками, и никого вокруг не видела. А может быть, и не элегии звучали в ней теперь, а привели ее к проезду Ольминского печаль и неотложное горькое дело. Дама была в темных, закрытых одеждах, плотных, пожалуй, слишком теплых и для ночей на берегах Гвадалквивира, и для сумерек нынешнего московского лета. Конечно, и гипотетическая Тысла могла выйти к Шеврикуке, вдруг она родилась в мантилье или же ее воспитывали в темных одеждах. Но Шеврикука очень скоро сообразил, что поджидает его Дуняша-Невзора.

— Отчего мантилья? Отчего такие строгие линии? Отчего все мрачное? Будто какая драма! — начал было он тоном легким и ироническим. Но вдруг выпалил всерьез: — Что-нибудь случилось с Гликерией?

— Почему с Гликерией? — поинтересовалась Дуняша. — Почему не со мной?

— Не знаю, — смутился Шеврикука. — Взял и подумал о Гликерии. И ляпнул! Экая глупость! Самому странно.

— Значит, ты о ней все время думаешь, — уверила его Дуняша. — Противна она тебе или прелестна, но ты о ней думаешь. Ты сейчас просто испугался.

— Ну конечно! Вам показалось, — возразил Шеврикука. — У вас к этому расположены мысли.

— Ты предлагаешь вести разговор на «вы»? — удивилась ДуняшаНевзора. — На «вы» так на «вы». Эко вы растерялись из-за своего испуга и даже, видимо, рассердились на себя. Это пройдет.

— Уже прошло, — согласился Шеврикука. — Так что у вас за драма?

— Драмы нет. Есть осложнение обстоятельств, и более ничего.

— Надо понимать, в холодную вас не отправили…

— Пока нет.

— Не завели ли вы в приложение к мантилье еще и кастаньеты?

— Если и завела, то взять их с собой сегодня повода не было.

— Стало быть, приглашение меня на прогулку было исключительно деловое.

— Разве приглашение? Так, робкое, тихое воздыхание о деле. Или напоминание о нем. Вы же согласились стать проводником.

— Было произнесено: «Ни о какой услуге просить мы у вас не будем».

— Произнесено сгоряча.

— Возможно, что и я именно сгоряча вызвался быть проводником. А теперь пыл пропал. И у меня произошло осложнение обстоятельств.

— Шеврикука, ты ведь и сам знаешь, что ввяжешься в наши дела.

— Не вижу никакой корысти. И никакой выгоды.

— А тебе и не нужна корысть. А все равно ввяжешься.

— Я полагаю, придумано и дело, в числе прочих, в связи с ним госпожа и направила ко мне барышню-служанку, — сказал Шеврикука.

— Да, — согласилась Дуняша. — Есть и частное дело. Добыть для Гликерии Андреевны некий предмет. Или даже два предмета. Но сначала один. В известном доме на Покровке.

— Это дом Гликерии. Она в нем хозяйка.

— Кабы так. Ей не все доступно. И не все разрешено. А многое и запрещено. Нарушения запретов вызовут кары. Случайное же лицо может коснуться того, что теперь необходимо Гликерии. С этим делом госпожа ни к кому не направляла служанку.

— Так, — кивнул Шеврикука. — Еще что?

— Один из предметов — бинокль.

— Бинокль?

— Бинокль. Театральный.

— Отчего же не с броненосцев? Отчего же не для наблюдений за эскадрой Нельсона?

— Театральный, — сказала Дуняша. — Успокойся. Театральный. Перламутр, кость, медь. Наблюдали сквозь него за трагедиями Озерова и танцами Истоминой.

— А второй предмет?

— Сразу тебе знать и второй, как же!

— Ясно. Первый — крючок с червяком.

— А ты его уже и проглотил.

— Предположим. Но он не впился мне в губу. Я его могу откусить. Могу даже и переварить.

— Дело твое.

— Хорошо, — сказал Шеврикука. — Бинокль Гликерии Андреевне я добуду.

— Благодетель ты наш! Я ли в тебе сомневалась!

— Дальше что?

— Между прочим, на тебя положила глаз Увека Увечная.

— Один глаз? Два, три? Сколько у нее теперь вообще глаз? Я ее давно не видел. Толком и не знаю, какая она.

— Увидишь, — сказала Дуняша-Невзора. — Как бы мы этого ни не хотели, но ты ее увидишь. У нее два глаза. Как у меня. Как у тебя. Как у Гликерии.

— Увижу так увижу, — сказал Шеврикука. — А вам что, будет неприятно, если я ее увижу?

— Нам все равно. И не станем же мы хватать ее за платье. И может, какой толк выйдет для нас из вашего с ней свидания.

— Это где же?

— Есть сведения, что под маньчжурским орехом.

— Даже так? Ладно… И, стало быть, нынешний разговор со мной предпринят без всяких просьб и пожеланий Гликерии Андреевны?

— Если она узнает о нем и поручении добыть бинокль, она может и прогнать меня. Она в обиде на тебя, Шеврикука. Зачем надо было дразнить ее напоминанием о дурной клятве?

— Но клятва была.

— Была или не была, кто знает. И клятва ли? Может, некое вынужденное обещание. Или обязательство, вырванное обманом, страхом, болью, боязнью принести беды другим. Или вызванное несуразностями обстоятельств жизни.

— Всему нужно найти оправдания.

— Но великодушно ли было с твоей стороны напоминать женщине о ее… о тяготящих ее обстоятельствах?

— А может, я тогда самому себе напоминал о дурной клятве, чтобы не втравиться в совершенно ненужную мне затею…

— И все же втравишься, втравишься!