Останови моё безумие

- Мирослава, действительно очень славная, - и медсестра после продолжительного молчания подала голос, странно не помню, чтобы называла им своё имя. Чтобы не выглядеть колючкой я улыбнулась в ответ на улыбку парня, замечая, что губы медсестры тоже расползаются в противоположные стороны, привычное, но не до конца осознанное чувство стало пробираться мне под кожу. Отводя взгляд от приторно улыбающихся мне людей, увидела вернувшихся с разговора тет-а-тет, брата и пожилого врача, как и ожидалось, престарелый доктор тоже улыбался мне во всю широту своих дряблых щёк, а неосознанное чувство успело полностью оформиться и получить своё название, нервно покалывая всё тело. Неприязнь, обидно, но я чувствовала к этим людям привычную для меня неприязнь, как ответную реакцию на их жалость, меня раздавливало это чувство жалости, сочащееся из их улыбок. Зачем? Зачем они все это делают? Зачем эти люди, которые видят меня единственный раз, и которые забудут обо мне до конца сегодняшнего дня, пытаются проявить ко мне сочувствие, медленно перетекающее в ненавистное чувство жалости. Одной мысли об этом хватает, чтобы вспомнить идентичные лица моих родителей и сестры, которые мне приходится наблюдать на протяжении всей жизни с того момента, как мне доходчиво объяснили чем же я всё-таки отличаюсь от нормальных детей. Это больно, видеть, как тебя жалеют, бессознательно втаптывая в пучину отчаяния, из которой ты тщетно пытаешься вырваться, но тебе никто не желает помогать, потому, что они все тебя жалеют, с нескончаемым желанием борются за твою телесную жизнь, обрекая душу на мёртвое существование.

- Ну, тогда мы можем оставить тебя на попечение твоего брата, взяв с тебя обещание, обязательно показаться врачу, - вывел меня голос врача из раздумий и я, расслышав его предложение, поспешила многозначительно закивать головой, пока кто-нибудь не передумал и не поменял принятое правильное решение.– Ты действительно чувствуешь себя лучше? – а теперь любопытство проявляет мой новоявленный знакомый паренёк. Пытаюсь выдавить из себя улыбку, чтобы не показаться грубой, на самом же деле еле сдерживаю раздражённый возглас.

- Да, намного, - беззастенчиво вру и добавляю для пущей убедительности, - и обещаю, что не буду затягивать с визитом к врачу. - Они мне верят, это тоже предсказуемо, а дальше происходит то, чего я ждала очень давно, Влад, по каким-то неведомым мне причинам, сохранявший стойкое молчание и неучастие в разговоре, спасает меня от ненавистного присутствия «людей в белых одеждах».

- Я провожу, - раздаётся его ровный бархатистый голос в моих ушах, и я мысленно благодарю брата за услугу. Напоследок ещё раз раздаётся сиплый голосок мальчишки-аспиранта, парень отчаянно желал со мной попрощаться, я не стала разочаровывать его, всё равно, мы ведь больше никогда не увидимся, поэтому бросила ему безразличное «Пока» вдогонку.

На незначительное время я осталась лежать на угнетающей меня своими размерами большой пустой кровати, совершенно одна. Было время подумать и смирится с собой, но я не делала, ни того, ни другого, я не плакала, просто распахнула глаза в немом безразличии и устремила их в потолок. Очень ненадолго меня посещает равнодушие, брат, выпроводив  моих спасателей за дверь, возвращается в мою комнату. Устало прикрываю воспалённые глазницы веками, слушая осторожные шаги Влада в комнате.

- Я сдержу обещание, и мы поедем  завтра в клинику, - слышу в собственном голосе раздражение, сама не понимая его причину. Влад подходит к кровати, видимо успокоившись после моего замечания, а моё раздражение продолжает расти, он присаживается на край, а я не спешу открывать усталые глаза, и мы молчим. Не знаю, почему задаю ему этот вопрос, хотя давно уже получила на него красноречивый ответ в его глазах. Наверное, чтобы выговориться самой?

- Ты жалеешь меня? – он не ожидал, даже с закрытыми глазами ощущаю его смятение, продолжаю свой допрос, конкретизируя проблему. - Ты жалеешь меня, … такую? – он упорно молчит, что раздражает меня ещё больше, на секунду сомневаюсь в справедливости своего недавнего предположения, но не открываю глаз, чтобы полностью удостовериться. – Молчишь? – не успокаиваюсь, продолжая терроризировать брата своей детской обидой на всех и вся, теперь пристально всматриваясь в его красивое лицо, будто вижу его впервые,  – А они все жалеют. Все эти врачи, мама с папой, даже Лизка, - не удерживаюсь от истерической усмешки, - улыбаются и жалеют. – Держать глаза открытыми становиться тяжело, и я снова опускаю наливающиеся свинцом веки, награждая Влада за его молчание:

- Уйди…, хочу отдохнуть, - но прежде чем услышу звук захлопнувшейся двери, решаю ответить ему на вопрос, который задала сама, хотя и поколебленная в его правильности.

- Не жалеешь, - непроизвольный вздох, - я знаю, - дверь закрылась, значит ушёл, а я осталась убеждённой, что не ошиблась относительно его чувства «не жалости».

Через какое-то время, которому я потеряла счёт, проваливаюсь в сон, с мутными надеждами, что родителям не сообщат сегодня, и Лизка не поднимет боевую тревогу.