Останови моё безумие

МИРАСегодня я решила принять таблетки на всякий случай, спать совсем не хотелось, и по давней привычке я села за мольберт в надежде погрузиться в собственный мир фантазий, лишённый моих страхов. Долго разглядывая пустой лист и нервно теребя грифель, временами сжимая и разжимая пальцы, безнадёжно пытаясь рассеять мысли и отдаться первому ощущению, я, наконец, поняла, что вдохновение не желает посещать меня в стенах этого дома. Я даже усмехнулась собственным мыслям — так точно они отражали мою внутреннюю сущность. Но я должна была как-то успокоить своё бешено колотящееся сердце, а единственным занятием, за которым я не чувствовала своей физической слабости, было рисование, и сейчас мне как никогда было необходимо рисовать. Поэтому отбросив всякие отговорки насчёт невозможности творения без вдохновения, я с каким-то отчаянием начала полосовать холст крупными беспорядочными мазками, не заботясь о том, что из этого выйдет. Не знаю, сколько времени я провела, насилуя лист, мольберт, краски и свои руки, но по окончании творческого процесса я была в полнейшем ужасе. То, что смотрело на меня с картины, было похоже на кошмар, я никак не могла понять, кто мог нарисовать такое, но, к сожалению, сознание услужливо шептало ответ — это была я.

Никогда раньше не увлекалась авангардом, но сейчас картина кричала классическим стопроцентным авангардом, по крайней мере, я на это надеялась, потому что если это не было авангардом, то я даже не знала, чем это было. Вся картина дышала тёмными полутонами и выглядела какой-то незаконченной, я сама не понимала, что же хотела запечатлеть; вот тут на меня смотрят два красных глаза, но какому животному они принадлежат, сказать невозможно, взлохмаченные космы бурых волос, ужасные щупальца заменяли этому чудищу руки. Тщательно рассмотрев своё творение, я вынуждена была признать, что ничего общего даже со столь ненавистным мне авангардом она не имеет и единственное место, куда не стыдно  поместить эту картину — мусорное ведро, куда я её и отправила.  Всё ещё не интересуясь временем, я оставила бессмысленные попытки рисования и пошла в кровать. Немного попрыгала на ней в сидячем положении и осталась довольной тестированием степени её мягкости; мои голые ступни ласкал ворсистый ковёр, что меня не переставало удивлять в этом доме. Лениво поводив ногами по ковру, я улыбалась своему уединению — хоть что-то приятное нашлось в обители моего брата. Теперь можно было приступить к более тщательному анализу достоинств кровати — поспать в ней.

Утро встретило меня не очень радужно. Мой кровеносный мотор решил устроить мне забастовку, и проснулась я уставшей и измождённой, будто и вовсе не спала. С трудом нашла домашние тапочки, схватила свою одежду и отправилась в душ приобретать человеческий вид. Я помыла голову, чтобы освежить волосы — бесполезная трата времени, в последнее время, наверное, из-за моей болезни, у меня сильно потеет голова и волосы всегда выглядят грязными. Нужно найти какой-нибудь способ избавиться от этого или найти альтернативу — только этого мне не хватало.

Завтрак проходил за такими же разговорами, что и вчерашний ужин, сначала, но потом моего заботливого брата переклинило, и он перехватил инициативу, остановив тем самым поток нескончаемых восторгов моей сестры.

— Наверное, нехорошо, если Мира будет пропускать учёбу, — пролепетал братик. Я чуть ли не подавилась. Три пары удивлённых глаз уставились на него, а он не понимал нашей реакции.

— Я про школу, — любезно пояснил он, а я не сдержалась и прыснула. Завтрак был безнадёжно испорчен, поэтому своё дальнейшее пребывание за одним столом с заботливым родственничком, который не в курсе моего возраста, но, тем не менее, присылает на мой день рождения французский шоколад, я посчитала лишним и встала с намерением удалиться.

— Мне двадцать, я окончила школу два года назад и в настоящее время и в любое другое учиться не собираюсь, — как всегда, я осталась довольна своим ответом. Как и вчера, я собрала грязные тарелки и отправилась на кухню, в дальнейших разговорах принимать участие я не собиралась.

У такого состоятельного человека, как мой брат, должна была быть домработница, но я не собиралась оставаться в его доме на правах иждивенки, поэтому то, что я могла позволить себе сделать, я буду делать сама. Тем более у меня давно не было рецидивов, значит, вчерашнее беспокойство мамы было безосновательным. Я молча мыла посуду в раковине — незачем было загружать посудомоечную машину, тарелок было немного, — затылком ощущая присутствие в комнате брата. Что за дурацкая привычка дышать в спину человека? Вот и вчера он сделал то же самое, стоит сейчас в дверях и смотрит и сказать ничего не скажет, и помогать не собирается, и даже не отговаривает, как мама. Зачем же тогда раздражать меня своим присутствием, знает же, что терпеть его не могу.