Остановилось время

Зик поднялся и подошел к обеденному месту, с трудом откинул мебель в сторону и опустился на колени. Он провел по земле ладонью, и в голову снова ударила боль. На этот раз ее сопровождали картинки, отрывистые и яркие: бородатый мужчина сидит за столом; женщина приносит ему тарелку с мясом на кости; он жадно вгрызается в плоть, кричит, чтобы его оставили одного; кухарка убегает в слезах, а обжора, обгладывая белесую кость, со злостью смотрит на портрет, словно бросая вызов. Глаза хозяина столовой словно говорят: «Весь в тебя! Видишь?! Я ненавижу их так же, как и ты меня!» Останки сыпались на пол. Жирный рот вытирается салфеткой. Финальный плевок слюной, полной кусочков еды, в картину. Занавес. И так шесть раз подряд.

«Это здесь!» – прошипел Зик, вырвавшись из плена чьих-то воспоминаний. Ладони дрожали, воздуха не хватало, а голову мутило так, что он не выдержал и выпустил едкий ком накопившейся коричневой жижи наружу.

Вытерев рот и отплевавшись, Зик схватился за бугорок и отвернулся, почувствовав что-то твердое. Он сразу понял, что держит в ладони маленькие косточки. Швырнув их в сторону, полицейский зачерпнул пятерней еще раз, и снова останки. Парень старался думать, что это всего лишь курица, пока пальцы не пронзили два круглых отверстия, и не вытащили из-под земли черепушку. Кисло-горькая жидкость снова вырвалась сквозь зубы. Зик прокашлялся, постарался сохранить самообладание и не поддаться панике. Взяв телефон, вызвал подкрепление и судмедэкспертов. Копать дальше он не стал, пусть разбираются другие, решил парень.

Кошмар остался позади. Коп-новичок выполнил свою работу и направился к выходу. У самой двери, он случайно задел пыльную бутылку виски ногой, и она отлетела в стену. Зик смотрел на осколки, застыв посреди комнаты. Воспоминания, добрые и страшные, топили его, как в болоте: какой-то бородач ругает маленького Зика, за какую-то оплошность; злой крик эхом сверлит уши: «УБИРАЙСЯ ИЗ ПОДВАЛА, ЗАСРАНЕЦ! НЕ ТО ОТКУШУ ГОЛОВУ»; ребенок убегает к маме, плачет. Женщина успокаивает, гладит по головке, малыш засыпает. Новая вспышка. Вот Зик на плечах мужчины. Они идут на детскую площадку. Игра в царя горы, победа за ним! Отец забирает его и ведет домой. Яркий свет. Зик стоит и держит в руках горлышко бутылки. Удар. Тьма. Дом. Полиция. Сержант трясет парня, пытается привести в чувство.

– Эй, новичок! Слышишь меня!

– А? Да…да, – ответил Зик.

– Ты чего? Трупов испугался что ли? – посмеялся пухлый полицейский.

– Нет. Я…Я кое-что вспомнил.

– Чего же?

– Скажите, сэр, где сейчас Носкар?

«Хотелось бы мне сказать, что позади тебя, юнец», – послышался голос в небе, и воспоминание тут же отключилось, как надоевший фильм.

Путешественники вернулись в больничную палату. Зик отошел в угол и закурил очередную сигарету, но не для того, чтобы снять беспокойство, а скорее от предвкушения, волнения. Он прислушался к шагам за пределами комнаты. Тихо, значит пора. Путь подходит к концу, осталось провести финишную черту.

Разум Носкара бился о черепную коробку, как беспокойная обезьяна в клетке, увидевшая банан в руках посетителя. Старик сожалел о прошлом, убивался из-за того, что натворил. Именно нервы довели его до состояния овоща, они сказали организму «Стоп» с помощью инсульта. Лежа на кровати, беспомощное тело не могло шевелиться, оно было мертво, но мысль витала где-то над ним, разум жил и рвался наружу. Носкару хотелось найти сына и попросить прощения за все, что он натворил. За то, что предался фанатизму, придумал себе легенду и жил по ее указке. Религия свела мужчину с ума. Навязчивая мысль превратила в убийцу собственных детей. Вкушать их плоть и кровь, ради чего? Бессмертия?

И вот, он совершал страшные ритуалы, навязанные собственным отцом, который вел себя точно так же, как и Носкар, по отношению к своим чадам. Но убийства были напрасны. Людоед не получил ничего, кроме больничной койки в сумасшедшем доме. Лечебница стала тюрьмой, но она была не так страшна, как бездна, в которую попало сознание, гонимое ночными кошмарами и сценами, наполненными привкусом соленой крови и жареного мяса.

«Ты просто больной!», – кричал Носкар свету, к которому не мог дотянуться.

Потом он почувствовал тяжесть на животе и холодное прикосновение к горлу.

Зик сел на старика и прислонил нож. Руки парня дрожали, он не решался провести лезвием, лишить эту труху способности дышать. Бывший полицейский думал, что пройдя по закоулкам памяти, снова пережив глубоко засевшие насилие и страх, ему будет легко совершить месть, отыграться за испорченное детство и боль, которую нанес отец. Он украл не только радость и беззаботную жизнь ребенка своим ублюдским отношением, но и безжалостно отнял возможность быть братом.