Остановка в городе

— У истории, которую я тебе рассказал, весьма своеобразный конец. Так вот, мужички обезденежели настолько, что у них не нашлось мелочи даже на сигареты. Напоследок им удалось что-то загнать и Бруно заказал междугородний разговор с женой — пришли, дескать, денег, а то цыгане вконец обчистили. Но жена ни в какую не верит, говорит — вы там кутили и добирайтесь, мол, как хотите, никакого дела мне до этого нет.

— А как могут жены верить, — спрашиваю я, останавливаясь и глядя мужу в глаза, — если вранье у мужей стало второй натурой. Они спят со своими любовницами, а жене говорят, что были на собрании или встретили кого-то из друзей детства, врать для них так же естественно, как для цыган заниматься вымогательством.

— А что же они должны говорить своим женам? Правду, чтобы в доме были вечные ссоры, чтобы из-за нескольких приятно проведенных часов разбилась семья? Они говорят, что были на собрании, и семейная идиллия продолжается до конца дней, если только жена не начнет до этого выслеживать мужа, — с противной усмешкой говорит мой супруг.

— А совесть? — спрашиваю я тихо.

— А понимание? — вскипает муж. — Разве хоть одна женщина стремится понять, что у мужа могут быть неприятности, что он в душевном тупике, ему необходима разрядка и поэтому он проводит один из вечеров с друзьями за рюмкой вина. Понимает ли женщина, что большинство мужчин по своей природе полигамны и, несмотря на свой высокий интеллект, не могут подавить в себе желания спать со всеми женщинами мира, но это желание не имеет ничего общего с любовью, любовь — это интимное чувство двух людей, нежное взаимопонимание, а не грубое порабощение одного человека другим.

Мы пришли на вокзал, низкие платформы кишели отдыхающими — горожанами, которые выбрались на денек к морю. Подходит переполненная электричка, начинается толчея, давка, наконец мы в вагоне и у меня такое чувство, будто я без ног. Мой муж улыбается, я тоже пытаюсь улыбнуться, но улыбка получается грустной, потому что мне не нравится ни ехать в переполненном вагоне, ни загорать на многолюдном пляже. Я устала, и мне грустно, что у меня муж, который считает естественным, когда лгут жене, хотя, может, это и правильнее, и я просто не должна была в тот вечер возвращаться от тети домой, ведь я бы ничего не знала тогда, и вчера и позавчера была бы в объятиях мужа и он спал бы со мной как со всеми женщинами мира и ничто бы не омрачало нашу интимную нежную любовь.

III

От усталости ноги у меня сделались как колоды, им хочется покоя, я откидываюсь на спинку сиденья и стараюсь вытянуть их как можно дальше, но это не помогает. Ноги безумно устали все время свешиваться вниз, таскать мое тело, однако они приговорены на всю ночь оставаться втиснутыми в узкое пространство между двух сидений. Я думаю о том, что сиденье здесь как скамья пыток, однако, несмотря на это, мой муж спит — он умеет спать всегда и везде, когда его клонит ко сну или он устал. Его голова в изнеможении склонилась на мое плечо, и я завидую мужу; я ничего не могу поделать с собой, сон не идет ко мне в этом коричневом полумраке вагона с двумя рядами сидений, наполненном стуком колес и храпением спящих.

Я хочу переменить положение ног, поджимаю их под себя, они едва-едва умещаются, и я вынуждена прислонить голову мужа к спинке сиденья, но это ничуть не беспокоит его, он даже не шелохнулся, лишь смешно приоткрыл рот. Теперь мне легче. Я свернулась клубком и стала маленькой, ноги гудят, но это даже приятно.