Читаем Остановка в городе полностью

Поезд замедляет ход, и вот он уже со скрипом останавливается перед ярко освещенным зданием вокзала, мой муж открывает глаза, растерянно смотрит по сторонам, но уже в следующую минуту лицо его застывает, он снова спит, не успев за этот короткий миг сообразить, где спит, не ощущая неудобства от того, что спит сидя, однако я поймала момент, когда он открыл глаза, и с нежностью думаю о том, как часто я видела их, каждый раз иными и в ином освещении, и внезапно меня охватывает щемящий страх: ведь может настать время, когда мы станем друг другу чужими, как большинство людей на улице, нет, мы все же скажем друг другу — «здравствуй», он спросит, как поживает наш ребенок, как я… Я вдруг очень ясно осознаю: близость или дальность этого момента зависит сейчас от меня, а я вовсе не уверена, являются ли мои подозрения и то, что он предал нашу любовь, такой уж серьезной причиной, ведь ничтожно мало мужчин верны своим женам, в их жизни бывают и приключения, и развлечения, и мимолетные влюбленности — поверхностное чувство, от которого сами же они испытывают позднее неловкость… да и имею ли я вообще право оставлять нашего ребенка без отца?

Но почему он мне врет?

Кто врет, тот крадет и в ад попадет …

Эта когда-то услышанная в детстве фраза начинает стучать в моем мозгу — монотонно, мучительно, злорадно, угрожающе, предостерегающе, и я снова ощущаю беспомощность, а может быть безнадежность, во мне снова пробуждаются сомнения: кто он на самом деле? Что он делает, когда я не вижу его? Каков истинный характер моего мужа?.. Я думаю о том, как больно было бы внезапно узнать, что отец твоего ребенка подлец. Эта мысль не укладывается в моем сознании. Я не верю, что мое чувство к нему настолько велико, чтобы я стала носить подонку в тюрьму передачи. Он бы перестал существовать для меня, я просто забыла бы его и постаралась сделать так, чтобы и ребенок забыл и… Но, может быть, моя любовь к нему — это не любовь, а просто привычка. Привычка к добропорядочному отцу семейства, к удобной и благополучной жизни?

Может быть, любовь только тогда любовь, когда в человеке любят и хорошее и плохое одновременно, любят жертвенно, наперекор убеждениям и морали.

Слова, слова… слова стучат в висках: кто врет, тот крадет и в ад попадет; напрасно ты сетуешь и заламываешь руки: если любовь начнет угасать, пусть лучше сгинет навсегда; любовь, враг, перегрызи свой корень, он горек; от всего, что прекрасно, в тебе есть по частичке, но то, чем владеешь ты и только ты — это твое верное сердце; мы держимся вместе, как потревоженный пчелиный рой; коль придешь, приди с цветами, я люблю цветы …

Совершенно неожиданно передо мной встает летний день, дождливый день и двор, утопающий в грязи… Я сидела в комнате одна, мне было в ту пору тринадцать лет, а может и меньше, я сидела на диване и держала на коленях подушечку, вышитую красными цветами, и думала о мальчишке из соседнего дома. О самом плохом и грубом мальчишке нашей улицы, и в глазах у меня стояли слезы. Я плакала из-за него, потому что ему приходилось мерзнуть в этот дождь в лесу и никто не хотел помочь ему. У его матери появился новый муж, и вся улица знала, что отчим бьет парня, но все только радовались этому. Злорадствовали. Говорили — нашла коса на камень. Наверное, он и в самом деле был плохой, потому что все его терпеть не могли, и вот он убежал из дома и уже много дней жил за городом в лесу. Какие-то мальчишки видели его там, стали швырять в него камнями, но он удрал, и вот я сидела в этот дождливый день одна в комнате и мне было ужасно жаль его. Я ясно представляла себе, как он, насквозь промокший, пытается укрыться под каким-нибудь деревом. И как ему приходится воровать, чтобы добыть еду, и как он становится все хуже и хуже.

Помню, как звала его в мокром лесу, где с деревьев беспрерывно капало, в руках у меня был завернутый в газету пакетик со съестным, как я увидела, что кто-то прошмыгнул за деревьями, а затем побежал, как положила сверток на землю, отошла подальше и из-за деревьев стала наблюдать — у меня было чувство, словно я заманиваю перепуганного ежонка попить молока, мне стало не по себе, и когда парень, наконец, подошел и стал жадно есть, я не смогла сдержать слез, и вечером, лежа в постели, решила, что, когда вырасту, выйду замуж за какого-нибудь негодяя и сделаю из него человека. Я мечтала о том, что из него получится порядочный человек, может быть даже знаменитость, и я буду гордиться им.

Через несколько дней парня отвезли в тюрьму — его поймали на краже — а потом переправили в колонию. Я помню, что как-то раздобыла его адрес и хотела написать ему. Помню, что хотела …

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература
Мальчишник
Мальчишник

Новая книга свердловского писателя. Действие вошедших в нее повестей и рассказов развертывается в наши дни на Уральском Севере.Человек на Севере, жизнь и труд северян — одна из стержневых тем творчества свердловского писателя Владислава Николаева, автора книг «Свистящий ветер», «Маршальский жезл», «Две путины» и многих других. Верен он северной теме и в новой своей повести «Мальчишник», герои которой путешествуют по Полярному Уралу. Но это не только рассказ о летнем путешествии, о северной природе, это и повесть-воспоминание, повесть-раздумье умудренного жизнью человека о людских судьбах, о дне вчерашнем и дне сегодняшнем.На Уральском Севере происходит действие и других вошедших в книгу произведений — повести «Шестеро», рассказов «На реке» и «Пятиречье». Эти вещи ранее уже публиковались, но автор основательно поработал над ними, готовя к новому изданию.

Владислав Николаевич Николаев

Советская классическая проза