Читаем Остановка в городе полностью

Порой я думаю, может быть, человек неспособен представить себе одиночество, ему необходимо привычное окружение, природа не в силах дать ему умиротворение. Вначале, когда появились транзисторы, я полагал, что их таскают с собой из-за дурацкого желания продемонстрировать свой жизненный уровень, хотя, вероятно, это не так, скорее всего человек не может прожить даже несколько часов без искусственных раздражителей и благодаря радио каждый миг отдыхающего заполнен, он либо слушает музыку, новости, радиопьесы, беседы, либо ест, купается, носится с мячом, играет в карты и таким образом избегает моментов бездействия. Тех страшных моментов, когда ему приходится оставаться наедине с собой… И что самое существенное — он должен видеть вокруг себя людей, ты только взгляни на них — словно кино — приятно для глаз, можно любоваться красивыми девицами, рисовать в своем воображении чувственные картины: чудесно, великолепно, интересно, восхитительно, удивительно…

Мой муж берет бутылку водки, делает изрядный глоток, закусывает копченой колбасой, и я слышу, как у него на зубах хрустят песчинки, затем протягивает бутылку мне, я зажмуриваю глаза, тепловатая жидкость обжигает мой рот, я чувствую подступающую к горлу тошноту, делаю над собой усилие, и минутное отвращение проходит.

— Ах, пусть, — машет рукой муж, заворачивает огрызок колбасы в желтую бумагу, пробкой затыкает бутылку и сует ее в песок. — А чем мы умнее? Сидим в прекрасный летний день на берегу моря и распиваем водку. — Он выбирается из тени ивового куста на солнце, ложится на песок и застывает.

Конечно же он сказал это в шутку, решил подурачиться, поиронизировать, но я вспоминаю,

как предложила ему купить водку, сказав, что после проведенной на улице холодной ночи мы должны выпить, чтобы не заболеть, а сама при этом думала — напиться бы и забыть все, а теперь вот не могу выпить этого отвратительного пойла столько, чтобы забыть…

как с интересом следила за незнакомцами, окружившими мужа, и внезапно пожалела, что они его не ударили;

как стояла в чужой комнате у чужой постели, провела рукой по волосам, приблизила лицо к зеркалу;

как заметила на своем, ставшем чужим, лице скрытую страсть, стремление обмануть мужа; необъяснимую страсть, низменное противоречивое желание…

Трудно, почти невозможно освободиться от этого, мне страшно, что все последующие дни и ночи я не смогу отделаться от сознания, что совершила что-то недостойное, снова буду представлять себе, как лежу на песке, тело как будто сведено судорогой, пальцы мнут в ладони песок, мне хочется раздавить песчинки, чтобы хоть как-то умерить чувство стыда и презрения к себе, оно, как приступ лихорадки, как камень, отягощающий сердце и бьющий по нервам, и я понимаю, что не освобожусь от этого до тех пор, пока не расскажу все.

Расскажу все? — решение внезапно оборачивается вопросом, я сажусь, вижу ярко освещенные дюны, низкие сосны, которые дальше переходят в сосновый лес, сверкающее море, усеянный людьми пляж, моего мужа, лежащего в нескольких шагах от меня — неподвижно, раскинув руки, на лице покой, расслабленное тело распластано на песке; и я думаю о том, что если б осталась на ночь в том доме, все было бы кончено, а сейчас я еще продолжаю жить прежней жизнью, рядом с мужем, у нас общая судьба, семья, заботы, радости… и если еще несколько секунд тому назад я мысленно представляла, как подхожу к моему мужу и тихим голосом заговариваю с ним, то теперь я уже не способна на это. В отчаянии я снова опускаюсь на песок и словно сквозь туман, невероятно далекие, мне вспоминаются мои прежние мысли, мечты…

— я хотела бы приласкать Тебя, но Тебя нет, сколько бессонных вечеров я думала о Тебе, ждала Тебя, боясь, что Ты уже не придешь, но я терпелива, и если мы когда-нибудь будем вместе, я прошепчу Тебе на ухо, что Ты первый, кто целовал меня, и Ты первый, кого я хочу целовать;

— и мы долго сидим на прибрежных камнях, там, где я часто ждала Тебя, и я смотрю на море и в Твои глаза, и знаю, что мы трое любим друг друга, и только тогда, когда начнет рассветать, мы пойдем с Тобой по берегу моря в сторону города и будем счастливы, так счастливы;

— мы пообещаем быть откровенными, всегда все говорить друг другу, ничего не скрывать, никогда, ничего, я и Ты, мы должны быть откровенны и мы будем такими до конца жизни.

Рассказ о первой любви

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Концессия
Концессия

Все творчество Павла Леонидовича Далецкого связано с Дальним Востоком, куда он попал еще в детстве. Наибольшей популярностью у читателей пользовался роман-эпопея "На сопках Маньчжурии", посвященный Русско-японской войне.Однако не меньший интерес представляет роман "Концессия" о захватывающих, почти детективных событиях конца 1920-х - начала 1930-х годов на Камчатке. Молодая советская власть объявила народным достоянием природные богатства этого края, до того безнаказанно расхищаемые японскими промышленниками и рыболовными фирмами. Чтобы люди охотно ехали в необжитые земли и не испытывали нужды, было создано Акционерное камчатское общество, взявшее на себя нелегкую обязанность - соблюдать законность и порядок на гигантской территории и не допустить ее разорения. Но враги советской власти и иностранные конкуренты не собирались сдаваться без боя...

Александр Павлович Быченин , Павел Леонидович Далецкий

Проза / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература