Беда невелика, от обломков можно уклониться, и то, что стояли мы у тюремной стены, тоже не очень меня трогало, это же чистый случай, и я счел пустой болтовней, когда кто-то сказал, что это наша конечная цель.
Зачем же мне в тюрьму; между тюрьмой и мной ничего общего не было, я не преступник, а ночь, проведенная в камере в Коло, — это же вынужденная мера: куда им было нас деть?
Начальник нашего конвоя, стоя перед железными воротами, что-то обсуждал с какими-то гражданскими. Он то и дело взмахивал своей палкой; переговоры, видимо, протекали далеко не в добром согласии. Но в конце концов они открыли ворота, и мы партиями стали заходить внутрь. Прошло время, прежде чем я понял, что происходит. Нас перестроили в колонну по одному, и мы бегом пересекли, соблюдая дистанцию в два-три метра, тюремный двор. Большую часть окон в немногих еще сохранившихся стенах окаймляли черные подпалины пожара и свежие следы автоматных очередей. Поначалу я подумал, что здесь шли бои, но потом увидел груды мертвецов, и, хотя их покрывал размоченный дождем и вновь смерзшийся снег, я увидел, что погибли они не в бою; большинство лежали босоногие, кое на ком были полосатые куртки, я увидел две пары ручных кандалов. Я все очень хорошо разглядел, потому что мне пришлось перелезать через эти груды. Кто-то пытался все трупы сжечь. Кто-то? Кто же? И что это за мертвецы? И как я очутился возле них? И что я должен здесь делать?
Нелегко признаться, но вопросы мои обращались в один ответ, и звучал он весьма для меня грозно. У меня не было времени подумать о жертвах и не было времени подумать об убийцах, время подгоняло меня, я бежал под почерневшими от дыма стенами тюрьмы, мимо трупов, что-то меня подгоняло, и что-то меня ждало, и одно я знал твердо — хорошего ничего меня не ждет.
Бегущий впереди исчез за бараком; я помчался, чтобы уменьшить разрыв между нами, и тут-то на меня посыпались удары. Получи я их где-нибудь в другом месте и из-за чего-нибудь другого, они, пожалуй, показались бы мне жестокими, что вовсе не значит, будто мне не было больно, но страх устанавливает иные масштабы, по этим масштабам полученные побои были пустяком, ведь они не лишали меня жизни.
Какой-то старик — мне стоило плечом двинуть, и он бы свалился, — от которого остро несло табаком, рванул меня за воротник и заорал:
— Ты все хорошо разглядел?
Не помню, ответил я ему или нет; я видел, что он плачет, и он едва не задушил меня. Но отпустил. В два-три прыжка я достиг ворот и тут услышал, как он еще раз крикнул:
— Ты все хорошо разглядел?
В городе лейтенант опять помахивал палкой и никого уже больше не подпускал к нам. А позже сдал нас в лагерь.
О лагере этом многого не расскажешь. Он был набит до отказа и загажен; о еде и вспоминать не хочется. Целую неделю вместо хлеба мы получали собачьи галеты фирмы «Шпрат». Собаки сносно живут на этой пище, но у них и зубы совсем другие. У моего соседа по нарам была вставная челюсть, он утверждал, что никакой он не солдат, и даже не фольксштурмист, он гражданский служащий заводов «Сименс», инженер доктор Ганзекель, как акустик, он принимал участие в создании первого звукового фильма УФА[8]
. Он настаивал, чтобы к нему обращались на «вы», и обращался на «вы» ко мне. Я растирал ему собачьи галеты камнями, и он из крошева намешивал себе размазню. Мне было о ним трудновато; он опустился, а заботу о себе предоставил мне. Зато он умел говорить, и его речи были далеко не пустыми, подобно всеобщей пустоте вокруг.— Проследите, Нибур, чтобы мне опять не зачерпнули супа сверху, где одна вода. Вы равнодушны к сей проблеме, считаете, что суп равномерно жидкий, но равномерность встречается крайне редко, и надежна она только в математике. Если вы мне скажете, что теперь к чану рядом о раздатчиком поставили еще и мешальщика, которому надлежит равномерно размешивать суп, так советую вам вот о чем подумать: умелый мешальщик может управлять материей с различной плотностью содержимого по своему усмотрению. Вы мне ответите, что со вчерашнего дня раздатчик и мешальщик стоят спиной к едокам, так что не знают, для кого перемешивают и черпают. Уверяю вас, Нибур, соблюдая определенную систему, они все-таки пронюхают что к чему. Этому противостоять может только другая система. Нужно бы, к примеру, постоянно менять раздатчика и мешальщика, и всегда неожиданно, вдобавок придать им контролера, ну, и его, разумеется, тоже постоянно менять. Можно относительно обеспечить относительно справедливое распределение, изменив построение ожидающих — традиционная очередь легко обозрима. Надобно, чтобы люди шагали по кругу, а на раздачу вызывать их внезапно. Это внесло бы некоторую непредусмотренность в процесс раздачи. Проследите за моей мыслью, Нибур: у котла описанная система — мешальщик, раздатчик и контролер, спиной к ожидающим и постоянно сменяемые, добавьте к ним марширующих по кругу едоков, которые поют, и на каком-то определенном слове текста — оно, разумеется, постоянно меняется — тот, кто подошел к заранее намеченному месту, когда условленное слово пропето, получает еду.