Лиза Горихвост. Одна из самых «неудобных» правительству журналисток. Ярая противница непроверенной вакцины. Ненавистница подкрученной статистики. Ей неоднократно угрожали, ее обвиняли в клевете – судебное заседание должно было состояться на следующей неделе.
И она не стала ждать сфабрикованных обвинений – сама вынесла себе приговор. СМИ не сомневались: «русская Жанна д’Арк устала жить под постоянным прессингом».
«Она была слишком свободной для этой страны».
Нигде не говорили о том, что Лиза Горихвост лечилась в Клинике ментального здоровья, познакомилась там с медсестрой Касей. Зачем-то водила ее на лекции в Третьяковскую галерею и на выставку Моне. И совершила свое самосожжение через день после загадочного убийства любовницы.
Мои родители жили, как вся страна, – радовались квартирке в «хрущобе», отчаянно копили на машину и перебивались от зарплаты до зарплаты. А я всегда хотела не банально выбраться из нищеты, но совершить рывок. Перейти в другую касту.
Меня никогда не заставляли учиться – сама жадно хватала все, что могла взять. Любимой темы в школе не было – металась то в биологию, то в юриспруденцию, то в страноведение. И поступать в итоге решила на международную журналистику.
В универ – на бесплатное – попала единственная из класса. Сразу взялась за два иностранных языка, начала осваивать фотографию. Подрабатывала везде, где брали, – водила экскурсии, писала репортажи. Спала стабильно по три-четыре часа.
И уже со второго курса организм начал бастовать. Бесплатный врач рекомендовал покой и умерить амбиции. Платный психиатр предложил ноотропы и транквилизаторы. Конечно, от покоя я отказалась. Без раздумий продолжила гонку и теперь постоянно подстегивала организм стимуляторами, а на головные боли плевала.
Сразу после универа я получила грант на учебу в Штатах. Через какое-то время поехала туда же в аспирантуру. В итоге к тридцатнику в моем активе имелись дипломы МГУ и американская степень доктора философии. А также идеальный английский, приличный французский и работа в московском представительстве крутого информационного агентства, где я стремительно делала карьеру.
Но раз в полгода, осенью и весной, я обязательно ложилась в клинику. Легкие транквилизаторы, витаминчики, массаж, ванны, психотерапия. Без этой подзарядки я не могла. Когда стабильно сидишь в офисе до десяти вечера и спишь по четыре часа, хотя бы две недели в году можно вечерами смотреть на звезды, ходить на флоатинг и потом сладко дрыхнуть до полудня.
Я пока не принадлежала к бомонду – но крутую больничку себе позволить уже могла. Сосновый лес, мраморный туалет, отделение спа-процедур, заказное меню. И медсестры приятные – их, похоже, специально учили «считывать» состояние пациента. Есть у тебя настроение – медичка всегда задержится в палате. Поболтает, улыбнется, комплиментик отвесит. Черно на душе – молча подаст таблеточки или завтрак и выйдет вон.
Больше всех мне нравилась Кася. Глазищи-блюдца огромные, голубые – только утонуть, рука легкая – уколы лучше всех делала. И душа трепетная. Персонал, даже в дорогих клиниках, тебе по обязанности улыбается. Но Касюшка – искренне радовалась, когда мне было хорошо. А когда я хандрила – и у нее губки дрожали.
– Слишком ты нежная. Зачем в медицину пошла? – спросила я однажды.
– Да я б где-нибудь в хирургии и не смогла, – признавалась она. – Я спасать не умею. Зато ухаживать – очень люблю.
На следующий день она принесла мне маленькую подушечку и объяснила:
– Вчера, когда вы спали, шумно было, и вы большой накрывались. А под ней ведь жарко.
Подушечка – не больничная: мягкая, наволочка наглажена, с рукотворным цветочком.
– Сама вышивала?
– Да, – простодушно отозвалась Кася. – На дежурствах-то время есть.
Цветочком своим идиотским и разбила мне сердце.
Лет до двадцати я честно пыталась лепить отношения с мужиками. Ходила на свидания, целовалась, занималась любовью, даже иногда испытывала подобие удовольствия.
А после четвертого курса поехала на английские курсы в Брайтон. Однажды вечером, когда сидела на пляже и ела в гордом одиночестве мидии, мимо проходила девушка. Взглянула мимолетно, приостановилась и молча погладила меня по спине. Никакой там особой нежности – просто провела ладонью от шеи до лопаток. Но меня сразу будто током прошибло. А она спокойно спросила:
– Пойдем?
Я вскочила немедленно.
Мы пришли в отель. Помню, как у стойки регистрации я прятала глаза, а администратор ободрительно улыбался. Помню синее покрывало, как новая знакомая уронила меня на него и рванула на моей груди блузку. А еще навсегда врезалась в память копеечная картинка с Брайтонским пирсом, что висела над постелью. Я смотрела как раз на нее, когда получила первый в своей жизни настоящий оргазм.
С Клэр мы больше не расставались. Я бросила свою общагу и переехала к ней. Мы ходили босиком по пляжу, пили пиво, целовались.