Останься со мной навсегда

По вечерам Урмат, терзаемый новыми чувствами, долго не мог сосредоточиться даже на приготовлении ужина. Он пребывал в состоянии влюбленности, граничащей с ноющей болью неизвестности. Конечно, а иначе и не могло быть. Как он мог пойти и претендовать на что-либо? Он прекрасно понимал, что Нургуль не посмотрит на него, как на мужчину. Это он видел по её отношению к нему. Да и нравился ли он ей вообще? И что он себе вообразил? Ну, помог он ей, ну и что! Мало ли, кто кому помогает, но ведь за это никто не требует взаимности. О Боже, но какие у неё глаза! А волосы, они так и хотят, чтобы он их успокоил и пригладил. Прикоснуться бы хоть на миг пальцами к её губам, провести ладонью по щеке… Урмат однозначно был страстно влюблен. В воображении его рисовались картины, будоражащие всё его естество. То он представлял себе, что она смотрит на него и зовет, брызжа ему в лицо дождем, то, что она подходит к нему и прижимается грудью к его спине… Он живо воображал, как её соски касаются его, и чувствовал её горячее дыхание, волновавшее его и поднимающее волну изнурительного блаженства, поднимавшегося ниже пояса. Как же она была бесстыжа в его видениях, как обворожительно желанна. Никогда Урмат такого в своей жизни не испытывал. Может, он просто и не жил до этого, а так лишь, дремал? Ему хотелось в такие моменты кричать и выть, бежать сломя голову, куда глаза глядят. Он, дожив до тридцати с лишним лет, был влюблен, как мальчишка. На работе многие замечали перемены в Урмате, но списывали его рассеянность и забывчивость на усталость.

Он всё так же жил в своей комнатке в общежитии, всё так же одиноко среди людей, которые так же, как и он, наверное, страдали, любили, ненавидели и не слышали друг друга.

Этим, скорее всего, отличается животный мир от человеческого, притворного, полного непонимания и равнодушия. У животных это намного проще: враг есть враг, и его надо уничтожить. Любовь есть любовь — за неё надо драться и оберегать. Люди же по наитию своему умудряются загнать своими мыслями чувства в невмещаемые рамки своих предрассудков и домыслов. В природе все одинаковы: либо ты отвергнут, либо принят. Одиночки долго не живут, а люди в одиночестве могут жить веками и могут передавать это одиночество, как заразу. Бороться с этой заразой можно, но не все могут смело кинуться в бой за счастье. Иные из-за боязни быть отвергнутым так и остаются в неведении до конца жизни о чувствах другого. Страх сковывает сознание, бездействие обрекает на фатальную неизбежность одиночества. Урмат умом принимал правила, но сердце бешеным стуком вгоняло его в страх. Оно стучало и каждым своим толчком говорило:

«Ну, а что если она не полюбит тебя? Тук-тук! Что если посмеется? Тук-тук! Что? Что? Тук-тук!» — да замолчит ли оно, наконец! Что я не понимаю, что ли! Хватит! Замолчи!

И так каждый день. Вконец измученный, Урмат, написав рапорт, уехал. Нет, он не уволился, он просто взял отпуск без содержания, и всё.

Нургуль сначала не придавала значения тому, что Урмат перестал заходить к ним. Мало ли какие у милиционера могут быть дела. Прошел месяц, два. А его все не было. Бакыт, привыкший к Урмату, зашел к нему на работу, но там мальчику ответили, что он уехал, а куда — неизвестно. Бакыт понуро сидел по вечерам и, мешая ложкой сахар в чашке, говорил матери, что лучшего друга, чем Урмат байке, у него нет. Не считая, конечно, Мамата байке, который, после побега Бакыта с Бемкой на Иссык-Куль, похоронил мать и уехал в Россию к семье.

* * *

Пришла зима. Она тихо прокралась мелкой поземкой, приносимой северо-западным ветром, крадучись, мелкими перебежками из угла в угол. Утром она после ночного десанта сказала тихо: «Ну, вот она я, пришла, стало быть. Вы уж извините, вроде бы вас предупредили, только я тут ночью пришла, меня еще много будет, а сейчас это так пока, ну, чтобы не думали, что я забыла о вас. Я здесь!»

Каждое утро Бакыт, идя в школу, видел затвердевший за ночь наст на лужах, и когда он специально наступал на них, они с хрустом проваливались, и из-под продавленного ботинком места проступала мутная вода.

Скоро Новый год. Бакыт радовался приготовлениям в школе. Дождавшись конца уроков, он украдкой пробирался к актовому залу, где уже стояла ель. Кто-то из родителей постарался, и в школу привезли настоящую пахнущую смолой и чем-то еще зимним зеленую красавицу. Старшеклассники, смеясь, украшали её, обкидывая друг друга мишурой и конфетти. Классные руководители пытались лишь приструнить баловников, но даже на лицах взрослых можно было прочесть зимнее настроение.

В один из таких дней счастливый Бакыт возвращался домой, возле подъезда он встретил Салкын, сестренку Урмата байке. Она как уехала после выписки матери, так он её не видел.

— Ой, Салкын эже, здрасьте!

— Привет! А я иду, смотрю, ты, ну, думаю, подожду… — заулыбалась та.

— А вы к нам? — улыбнулся Бакыт.

— К вам, к вам! — Салкын обняла мальчика и поцеловала его.