Останься в Вейзене

Ряды пустых парт. Через большие окна проникает яркий солнечный свет, бликует на металлах, превращает гладкие поверхности в зеркала, подсвечивает вальсирующую в воздухе пыль. Снаружи раздаются голоса, но мы слышим лишь их неясные отголоски. Стоим друг напротив друга и молчим.

— Я хотел спросить у вас, — первым заговорил, конечно, Вилсон, — не занят ли ваш завтрашний вечер? Спросил бы раньше, но сам узнал только вчера…

— О чем именно?

— Это хорошо, что вы не сказали сразу — я буду занята, не забивайте мне голову своей чепухой, — Вилсон улыбнулся ещё раз, уже радостнее. — В общем, завтра вечером в нашем театре пройдёт вечер поэзии. Малый зал, немного зрителей и выступающих, но все — прошли строгую проверку. Должно быть красиво. Как дополнение, будут вино и закупки.

— Вы приглашаете меня сходить? — хмыкнула я. — На что ставите: на то, что я соблазнюсь поэзией или все-таки вином?

— Одно неотрывно связано с другим, — заметил Вилсон. — Я знаком с несколькими поэтами, и все до одного признаются, что вино, хоть и путает мысли, но благоприятно влияет на полёт фантазии и усиливает эмоциональность.

— А что насчет строгой проверки? Почему вы так уверены, что я её пройду?

— Не сомневайтесь, вы обязательно её пройдёте. Даже если мир вдруг перевернётся и кто-то особо смелый скажет вам, что проверку вы не проходите, вы сможете показать одну бумагу… Я сейчас вам её вручу.

Вилсон полез в перекинутую через плечо кожаную сумку и извлёк на свет небольшую золотистую карточку, на которой витиеватым подчерком было выведено: Особое приглашение.

Я взяла карточку в руки, перевернула её и прочитала всё то, что Вилсон только что озвучил: дату, время, название мероприятия и горячее убеждение в том, что эта карточка даёт право на него попасть.

— И откуда у вас эта красота? — полюбопытствовала я. — Неужели на этом вечере будет выступать Отолайн…

— Нет-нет, — прервал меня Вилсон. — Моя любимая актриса — рыба покрупнее, она такие вечера уже лет пятнадцать обходит стороной. Но зато там буду читать я… Пройдемся по классике и по современникам, и, может, даже что-то собственного сочинения прочитаю.

— Правда? Вы пишете стихи?

Вилсон плавно кивнул и заметил:

— Также, помимо меня, на этом вечере будут ещё артисты, в большинстве своём куда более достойные. Так что скучать вам точно не придётся. Даже если вы совершенно равнодушны к поэзии, вас развлекут закуски… Конечно, я не настаиваю. Но приглашение все же оставьте себе, если вдруг решитесь прийти. Подходите к главному входу, там вас встретят и проведут. Сам я, к сожалению, не смогу встретить вас, буду дрожать от страха за кулисами.

Солнечные лучи и карточку не обошли стороной — ласково коснулись её лицевой стороны, и выделенные золотой фольгой вензеля вспыхнули. Я спрятала карточку в карман, не став спорить с Вилсоном, и наконец подняла на него взгляд.

— Благодарю вас за приглашение. Я постараюсь прийти. Но все-таки… Разрешите задать вам встречный вопрос?

Сколько бы лет не было девушке, пятнадцать или все двадцать пять, ей очень легко растаять от такого внимания, а очарованность собственным студентом, жителем другого мира, вовсе не входит в мои планы.

— Да, конечно, — отозвался Вилсон. — Что вы хотели спросить?

— Зачем вы всё это делаете? Какую преследуете цель, приглашая меня на спектакли и поэтические вечера, угощая в ресторанах?

— Никакой, — ответил Вилсон просто. — Я всего лишь знакомлю вас с городом и с его обитателями… Хорошо, — он вздохнул, — я совру, если скажу, что мне неинтересно рядом с вами. Мне нравится сравнивать ваши слова с собственными мыслями, наблюдать за тем, как… как вы радуетесь или удивляетесь. Без злого умысла.

— Как за диковинной зверушкой? — усмехнулась я.

— Ни в коем случае, — он помотал головой. — Как за сильной личностью, непохожей на всех, кого я когда-либо знал.

На этой неловкой ноте мы распрощались. Я пошла в противоположную от Вилсона сторону, и подаренная им карточка грела карман, как тлеющий уголёк. Вновь — никакой ясности. Впрочем, иного от Вилсона не следовало и ожидать.

Он — коллекционер. Знаком со многими, это я уже поняла. Даже больше, он знает их небольшие секреты. Так почему бы не пополнить эту шкатулку откровенностей ещё и моими тайнами? Если рассуждать логически, в том, что Вилсон интересуется мной, нет ничего странного.

* * *

Я нагулялась по цветущему саду, с сожалением отмечая, что цветки уже начинают облетать, унося вместе с собой, в прошлое, самое красивое время года.

А затем вдоволь настоялась у двери, ведущей в столовую, и даже поздоровалась с приличным числом преподавателей, но Эдвина так и не дождалась. Это меня расстроило. Впереди выходные, а я так и не нашла себе ассистента, значит, великие открытия переносятся как минимум на три дня.

Круг закрытых дверей замкнулся, и я должна вновь вернуться в нулевую точку. Сразу после обеда. Вдруг Феранта сидит в кабинете и дождаться не может, когда к ней наведается кто-то вроде меня.

В этот раз интуиция не подвела. Стоило постучать, как голос Феранты пригласил меня войти.

— Добрый день, — я остановилась у двери.