Расчувствовавшись, я рассказала ей даже о семье. В подробности не углублялась, обрисовала лишь общую картину. Строгая мать. Равнодушный отец. Старшая сестра, занявшая место на пьедестале прежде, чем я появилась на свет. Ссоры и недомолвки… Пожар, который чуть не стоил моим родителям жизни и который навсегда разъединил наши судьбы.
Ведь если бы не моё бездействие, пожара бы не случилось. По крайней мере, так в моей бывшей семье принято считать.
Может, поэтому я и перенесла так легко тот самый, первый разговор с Гетбером. Если я и в самом деле мертва, если в родном мире меня больше не существует, то вряд ли это по-настоящему ранило чьё-то сердце. К своим двадцати пяти я перестала быть для кого-нибудь нужной. Что ещё страшнее, я потеряла желание таковой становиться.
Всё в этой жизни слишком ненадежное, хрупкое, как мыльный пузырь. Вот жизнь окрашена всеми цветами радуги и заставляет трепетать сердце, но уже через мгновение счастье исчезает, как не бывало, напоминает о себе лишь брызгами то ли мыльного раствора, а то ли материального воплощения боли.
Ирмалинда пообещала мне, что теперь-то все станет хорошо. Уверила, что я достаточно сильная, чтобы пережить все бедствия и горечи. И я принялась уверять её, что ведь и здесь, в Вейзенской академии, ничего у меня не идёт гладко, так, как нужно. Самое примитивное: я даже не могу отыскать того, кто поможет мне проводить эксперименты.
Тогда Ирмалинда заметила, что она и сама в силах помочь мне.
Что великим даром она не обладает, магический резерв у неё весьма скромный (и все же куда больше моего), но кое-чему за жизнь она все-таки научилась.
Лучшего варианта, пожалуй, нельзя было и придумать. Ирмалинда уж точно не является для этой истории посторонним человеком. Она даже участвовала в благоустройстве моей прежней лаборатории. Да и Феранта, как я уже сама неоднократно убедилась, с легкостью доверяет Ирмалинде свои секреты.
И с ней легко.
Куда легче, чем с Гетбером.
Она улыбается раз в десять чаще и не вбрасывает загадки каждые пять минут встречи. Вечера у неё преимущественно свободны, Ирмалинда подтвердила это сама, поэтому со свободным временем на эксперименты проблем не будет.
Мы договорились начать сразу же, как выпадет возможность — то есть в понедельник. Выходные, как оказалось, Ирмалинда проводит преимущественно у младшей сестры, живущей здесь же, в Вейзене, да и я сама не была уверена, что моё странное место работы принимает гостей по выходным.
Эта ясность подарила мне хотя бы немного успокоения — теперь я хотя бы знаю, чем буду заниматься ближайшие недели.
Я уснула, едва голова коснулась подушки, а проснулась в бодром настроении, полная решимости. Эта решимость подтолкнула меня к письменному столу и заставила вновь распахнуть забытую книжечку.
Бытовая магия. Посмотрим, каковы все-таки первые шаги, преодолеваемые младшими курсами на пути к освоению магии.
На улице с самого утра установился непрерывный ливень, безжалостно сбивающий лепестки с цветущих кустов. Я перечитала методичку трижды (справедливости ради, замечу, что при каждом новом прочтении понимала чуть-чуть больше). Достигая конца, я подходила к окну и всматривалась в творящееся за окном безобразие — лужи росли в диаметре, грозясь превратить дворик Вейзенской академии в пруд.
Вечер подкрался незаметно, но дождь так и не прекратился.
Последний час перед выходом я простояла у окна, но, поскольку имен местных богов я не знала, то и вымолить ясную погоду мне было не у кого. Я очень сильно пожалела о том, что так и не приобрела зонт, и даже подумала о чудесной возможности, которую любезно предложил мне сам Вилсон — никуда не ехать.
Фанаткой поэзии я себя не считаю. Честно говоря, я к ней равнодушна.
Но ведь пообещала, что приеду. Дождливая погода — ещё не повод не держать своё слово. В дождь, подозреваю, поэзия оказывается даже более проникновенной. Капли смывают всю фальшь, оставляя обнаженными души. Ну как же я могу не поехать?
Вдоль насмотревшись на скудный гардероб, я отдала предпочтение малахитовому платью Ирмалинды. Но поверх него надела пиджак, который приобрела на заработанные собственными силами деньги. Волосы собрала в тугой пучок — так они промокнут меньше, чем в распущенном виде; хотя, конечно, никакая укладка не поможет, если волосы решат промокнуть насквозь.
Отражение в зеркале выдало нечто, очень похожую на прежнюю меня, на меня живую, и грусть, не стесняясь, кольнула сердце.
Ирмалинды в комнате не оказалось, хотя я почему-то хотела сообщить ей, что ухожу.
Заперев дверь, я устремилась к главному выходу — времени на то, чтобы добраться до театра, оставалось впритык.
И, конечно, как во всех тех случаях, когда тебе очень хочется куда-то попасть, мир замедляется до черепашьей скорости. Прямо перед твоим носом загораются красные светофоры, люди впереди движутся со скоростью метр в минуту, а нужный транспорт оказывается не то что забирать тебя в свои объятия — даже с гордостью проезжать мимо.