Остап Бендер в Крыму

— Диссертант не побоялся стать на путь исследования этого самого сложного вида эстетики, так как в силу особой природы изучения комического автор сам может стать благодатной мишенью для смеха. Тут не нужно быть даже юмористом, чтобы малейший промах в процессе защиты сделался объектом научной критики и насмешки… К счастью, этого не случилось…

— Вот именно, к счастью, товарищи-граждане… — Зайчин усаживается на свободный стул, отдувается и строго говорит. — Все, что вы здесь говорите и показываете, не сме-шно-о!

Все с удивлением смотрят на него и Елина спрашивает:

— В чем дело, уважаемый товарищ?

Зайчин снял очки, протер стекла панамой и, не торопясь, промолвил:

— В смехе, товарищи, в смехе, — надел панаму и продолжал отдуваться. Елина вопросительно посмотрела на Ивакина и произнесла:

— Ничего не понимаю… Зайчин, отдуваясь в усы, сказал:

— Вот сколько вы тут наговорили умного, начитанного и мудреного и еще наговорите, а настоящего смеха-то нет. Нет смеха! — Хлопнул рукой об руку. — Нет, настоящего смеха нет!

— Здесь защита, товарищ. Садитесь, пожалуйста, там, где зрители и слушайте…

— Уже послушал. Все научно, все оно вроде есть, а смеха настоящего нет. Нет! — Пристукнул палкой. — Наше послереволюционное время, время диктатуры пролетарского гегемона?! Где шутки? Где анекдоты, где сатира с юмором и без юмора? Где все это, товарищи-граждане? Жадов встал и Елиной:

— У нас защита или цирк?

По рядам зрителей пошел шум, движение, донеслись голоса:

— Пусть выскажется!

— Надо послушать критику!

— До ужина еще время есть!

— Говори, старина, давай!

— Он верно говорит!

Послышались аплодисменты и Елина застучала карандашом по столу и к Зайчину:

— Мы уважаем ваш возраст, но поймите… Старик вдруг встал и запел:

— Молодым у нас везде дорога, старикам везде у нас почет…

— Вот именно… Поэтому… — сказала ему председательствующая. — Кто Вы, собственно?

— Товарищи, я хочу внести ясность, — с улыбкой на лице встал и сказал Ивакин. — Это мой сосед по квартире Зайчин Иван Тимофеевич. Он прослышал о моем исследовании комического и категорически заявил, что будет обязательно моим неофициальным оппонентом. Результат налицо… Прошу великодушно извинить его за вторжение и предоставить ему возможность высказаться!..

Среди зрителей послышались возгласы одобрения, хлопки, аплодисменты. Зайчин встал, поклонился и сказал:

— Благодарствую, товарищи-граждане и товарищи-гражданочки! Вот тут они… — указал он на Чемерисову — о любви и алиментах говорили… — Запел: Смейся, паяц, над разбитой любовью… — Оно, конечно, не так уж и плохо тут со смехом, но… Жизнь-то у нас уже коммунистическая. А обыватель жмет сердце, печень, селезенку, на психику давит. Случаев-то каждый день сколько. И-и-иии! А автомобили? Вы посмотрите, что делают с человеком автомобили?… И-и-иии! Ужас! А шум? Шум что делает с нашими головушками! И-и-иии!

— Вы о смехе, папаша! — прокричал с места сосед компаньонов очкарик.

— А я к тому и иду, нетерпеныш, — пристукнул палкой Зайчин. — Да разве нам в такой обстановке смеяться надо, товарищи-граждане? Нам плакать надо, а не смеяться, — вскричал патетически. — Плакать! Ведь человек отодвигается все дальше от природы, уходит, этак, бочком, — показал, как уходит, — от своего естества! Какой же тут смех, я вас спрашиваю? Смеха радости и беззаботности? Вот возьмите смех у ребятишек, вот это смех, так смех! А почему? Потому, что индустриализация их еще не примяла и от природной душевной чистоты еще не успела отстранить, — вглядывается в зрителей. — Посмотрите на эти серьезные лица. Глядите, какие они вдумчивые и строгие. Вот там, гражданин, на дальнем ряду… — потянулся, чтобы лучше рассмотреть. — Сидит с рыженькой подругой такой… в кофточке… И-и-иии! Так он же сейчас сидит и знаете о чем думает? Как бы это свою подругу охмурить, значит, чтобы ею попользоваться. А вот тот, в очках, который о смехе советовал мне говорить. Так вы знаете, о чем он сейчас бес покоится? Как бы это в санаторий на ужин не опоздать, ха-ха. Ведь не опоздает, догонит, а он думает. А о любви, любви, сколько сейчас думают. И-и-иии! И женщины, и девицы, и мужчины, которые здесь, на курорте выдают себя бессемейными?

— Папаша, выходит, что и смеяться уже нельзя? — спросил кто-то из слушателей.

Старик вытянул шею, ища глазами спросившего и строго:

— Кто сказал? Надо! Природой дано сие человеку. Но надо смеяться беззаботно, от души, чтобы мозги у нас отдохнули… — помолчал и тихо. — Товарищи-граждане, не надо, чтобы смех был только значимым и только целенаправленным… не надо… А то наши лица превратятся скоро… — схватил одну из масок и надел ее. И предстал перед зрителями уже не прежний Зайчин, а какой-то безжизненный тип с пустыми глазами, скучнейшим лицом.

Глядя на него, все дружно засмеялись и зааплодировали. Он снял маску и сказал, когда смех приутих: