Остап

Шатен, перевернувшись на бок, молча наблюдал за спором и таращил глаза. Он потихонечку языком выталкивал платок, заткнувший ему рот.

− Мне все равно! Кто он и что с ним! – уже орал первый санитар, с губ его уже сходила пена. – Мне все равно! Я просто хочу сделать из него новогоднюю гирлянду! И кучу жареного мяса!

− Ты сошел с ума! – тоже кричал второй санитар. – Так нельзя! Узнают, отправят под трибунал.

− Да! Сошел! Сошел! – соглашался первый. – И ты сойдешь! Тут все сойдут с ума! Все! Все!

Тут шатен освободился от платка. Он сделал паузу, в течение которой оба санитара успели с ужасом посмотреть на него и переглянуться. И тут пространство опять заполнилось диким криком обезумевшей сирены.

Санитары, схватившись за уши, повалились на землю, не слыша, как со стороны противника раздались беспорядочные выстрелы. Звук вонзался им в черепные коробки, протыкая насквозь, как спицей. Из ушей первого санитара струилась кровь, и он дрыгал ногами, готовый вот-вот навестить иной мир.

Вверху пролетели два самолета и сбросили поблизости несколько смертоносных зарядов. От взрыва земля сотряслась, шатен уткнулся лицом в землю и замолчал.

Санитары лежали ничком и не шевелились, лишь по телу одного из них пробегала крупная судорога.

Через несколько часов, ближе к ночи проползли еще два санитара, негромко спрашивая у темноты.

− Есть кто живой? Есть кто живой?

Лишь раз темнота ответила им еле слышным вздохом. Санитары подползли к заградительной проволоке и увидели шатена с перебитыми ногами.

− Живой, – обрадовались санитары.

Шатен лишь устало кивнул головой. Его быстро погрузили на носилки и хотели уже уносить, как рядом заворочался еще кто-то. Санитары подобрались туда и увидели безумные глаза одного из тех ребят, что были здесь перед ними. Глаза блестели в темноте, как два фосфоресцирующих белковых шарика. Настолько безумно и неправдоподобно, что у увидевших эти шарики закружились головы и к горлу подкатила тошнота.

Повинуясь инстинкту самосохранения, старший санитар вынул из кобуры пистолет и, не думая о том, что обнаружит всю компанию, засунул ствол в рот под безумными глазами и трижды нажал курок.

Шатен удовлетворенно кивнул и закрыл глаза, слушая, как со стороны неприятеля опять зазвучали беспорядочные выстрелы.

Волки

На картине были нарисованы волки, похожие на крупных серых собак. Они бежали по заснеженному полю, догоняя просторные барские сани, в которых ползали двое людей в распахнутых тулупах и белых рубахах. С глупыми перекошенными от страха лицами они напряженно смотрели на догонявшую их стаю.

В сани были запряжены две пегие лошади, такие же перепуганные и напряженные. Они скалили крупные зубы, и от них валил пар, как от только что сваренного картофеля, и казалось, они в любой момент готовы переметнуться на сторону волков и загрызть своих трусливых пассажиров.

С бешеной скоростью вся разношерстная компания перемещалась по белой пустыне с редкими кустиками в ту сторону, где на черном небосклоне из редкой серой пелены выглядывала полная луна.

В общем, художник хорошо постарался и в полной мере передал серьезность сложившейся ситуации. Становилось жутко, стоило лишь представить, какая выйдет неприятность, если двое мужиков не смоются. Судя по замыслу автора, они принадлежали к сословию разорившихся помещиков и возвращались из соседнего имения с затянувшейся вечеринки, проигравшись в преферанс. По крайней мере, в гости к воображению приходило именно это.

Но лучше всего художнику удалась полная луна. Она безучастно и спокойно созерцала разворачивавшуюся трагедию. И становилось ясно, что луна – это тертая сука, и ее такой суетой на слезу не прошибешь. Мир она видела и жизнь знает. И чихать она хотела на творившееся рядом безобразие.

А волки уже выдыхались и зло материли свою судьбу.

− Ни хрена себе! − хрипел на ходу вожак, бежавший, как и полагается, впереди всех. – Надо же, какая пакость получается! Ведь так и не догоним же! Во как они от страха припустили-то! Вот сволочи!

Остальные волки сердито молчали и разговор не поддерживали.

− Ну блин! Беда прямо! − продолжал ругаться вожак стаи. − Бегаешь! Насаешься всю жизнь! Нервничаешь! И ради чего? Ради какого-то куска трусливого дерма. А с ним еще вот такие фокусы выходят. Хоть бы выпал кто, что ли! А то ведь так не догоним, а?

Волки продолжали сердито молчать и быстро-быстро перебирали лапами, ни на миг не забывая, что они их и кормят, а не разговоры. Время от времени кто-нибудь лязгал зубами, и банда пыталась прибавить темп.

Люди в санях, теряя последнее сено и остатки разума, беспокойно гнали лошадей и громко икали от страха. Они уже плохо соображали, переизбыток адреналина портил их веселые бесшабашные характеры. И вместо того, чтобы отпускать в адрес зубастых животных дерзкие шутки и плеваться, двое трусишек униженно ползали, желая лишь одного – поскорей избавиться от навязчивого кошмара.

Лошади, в свою очередь, тоже были не прочь выбраться из неприятной ситуации и выжимали на полную катушку, понимая, что они единственные, от кого зависит бескровное окончание погони.