Остап

− Ох, мама родная! − чуть не плакал вожак. − Во они гонят то! Прямо как черти сумасшедшие! Прости господи! Ну куда, спрашивается, так гнать? Не на ипподроме ведь! Где это видано, чтобы нормальные люди гнали так! Это что же, блин, получается мы не догоним этих скороходов! Каково?

Стая выдыхалась, но темпа не сбавляла. Волки были злые и, как всегда, голодные. А расстояние между ними и беглецами не сокращалось. От чего обе стороны переживали за свое неясное будущее.

− Вот дерьмо! − неожиданно резко, ни к кому не обращаясь, выругался вслух крупный волк, бежавший по правую сторону от вожака.

− Ага, ага, − словоохотливо поддержал вожак. − Я и говорю, дерьмо оно и есть дерьмо. Такая наша жизнь. Бегаешь. Насаешься, как угорелый. Ни тебе покоя. Ни тебе радости. Не жизнь, а компот какой-то! А?! Винегрет, блин! Такую жизнь хрен всучишь кому. Волчья жизнь. Как думаешь-то, братишка, догоним? Нет?

Волк с правой стороны промолчал, лишь недовольно сверкнул озверевшими зрачками и полетел дальше по скрипучему насту.

Вскоре впереди замаячили неровные силуэты припорошенной снежком деревушки. И лошади, почуяв близкое спасение, рванули так, что и молодым чертям не догнать.

Из дворов залаяли собаки.

Пробежав еще немного, вожак остановился и, вывалив язык, тяжело задышал. Стая подтянулась и окружила его.

− Такие пироги, братцы-товарищи, − еле переводя, дух объявил вожак. − Не догнали мы их, значится. Бежали, бежали и не догнали. Впустую все. Смешно даже, а? Кому расскажи, не поверят, ха!

Волки смеяться не собирались. Они молча неровным кольцом обступили усталого вожака, пропустив вперед того, который когда-то бежал от него справа. Это был угрюмый большеголовый детина, больше похожий на немецкий танк второй мировой войны. Он подошел почти вплотную к вожаку и, сплюнув, угрожающе заворчал.

− Ну что, − уже прямо к нему обратился вожак, делая вид, что ничего не понимает, − других путников подождем или как? Вообще не очень устали? Отдохнем? А я вот, что думаю по этому поводу…

Что он думал, так никто и не узнал. Тот волк, бежавший справа, лязгнул зубищами и бросился на вожака. А за ним, увидев, как беспомощно оседает старый вожак, потянулись и остальные.

Бербия

Поэт Бусин был не в духе. Он стремительно ходил по пустой комнате, швырял из стороны в сторону два имевшихся стулья и рвал газеты.

− Канальи! – швыряя стул, каждый раз кричал Бусин.

Потом он хватал газету из огромной стопы на столе и с диким воплем разрывал её в клочья.

Клочья порхали большими бабочками и вежливо ложились под ноги на пол. Пол был укрыт уже порядочным слоем бумаги.

− Канальевые канальи! – с чувством изрыгал поэт Бусин и делал страшные глазища в пустоту, при этом его уши шевелились, словно маленькие слепые суслики.

Стулья, некоторое время, полетав среди газетных обрывков, вскоре превратились в превосходный дровяной запас. И Бусину пришлось оставить их в покое.

− Канальи канальевых каналий!!! – рявкнул Бусин и в сердцах со всей дури пнул по письменному столу.

Газетный столб на столе недовольно покачнулся и рухнул. Бусин устало опустился на рассыпавшуюся по полу макулатуру и живописно задумался.

Вошла Валерия, некогда молодая любовница Бусина, теперь свободная и дородная дама, больше похожая на тетю. При её появлении Бусин похотливо улыбнулся и зашевелил волосами, и маленькими сусликами.

Однако вслед за Валерией появился друг поэта Бусина, летчик Гусев.

При виде летчика Гусева у поэта до неузнаваемости изменилось лицо, он жутко заволновался и быстро-быстро забормотал:

− Канальевых каналий канальевые канальи.

Это не произвело на прибывших никакого впечатления.

Валерия и летчик Гусев имели в руках по газете той же редакции, что и бусинские. Увидев прессу, поэт хищным броском кинулся на неё. Дама и летчик вовремя подняли руки, поэт промахнулся и с воём свалился на пол.

− Это правда?! – строгим басом прогремел летчик Гусев, потрясая в воздухе газетой.

− Это правда ли?! – в той же манере спросила Валерия.

− О, канальи!! – в последний раз крикнул поэт Бусин и, упав, стал зарываться в разбросанные газеты.

− Имей совесть! Отвечай! – рокотал над ним гусевский бас.

− Отвечай! Отвечай! – вторил женский рокоток.

Но поэт и не думал никому ничего отвечать, он был уже далече, он уходил всё дальше и дальше.

Тут летчик Гусев и Валерия, как по команде, упали на газеты и принялись обниматься и тискаться, покусываться и щипаться.

Поэт Бусин этого срама не видел, сквозь темные проходы и тайные лабиринты он подбирался уже к самой Бербии.

Изогнувшись от наслаждения последний раз, летчик Гусев выхватил из-за пазухи черный маслянистый наган и ринулся в погоню под газеты.

− Не уйдешь, бородавка, за всё ответишь! – гаркнул летчик Гусев и бодро хихикнул.

Он тут же взвыл от резкой боли, круто ударившись лбом о старый дубовый паркет. И забарахтался, словно крупная пойманная рыба на весеннем льду. Эта глупая рыба не понимала, или не хотела понимать, что только настоящий поэт может пройти сквозь любые условные границы и уйти, куда ему угодно. Хоть в Бербию.