Остаточная деформация (СИ)

— Да-да, — нетерпеливо перебил Пети, — информацию не удалось сохранить в тайне, и между нами и йорнами началась жёсткая конкуренция, эскалация, неудовлетворительные результаты и прочее из общеобразовательной программы. А ещё?

— Могу пересказать статистику и общедоступные сплетни про волшебный Грааль. Надо? — Берт мило улыбнулся.

Правая бровь Пети вопросительно изогнулась. Ответил Габриэль:

— Берт прошёл ваш со Штефаном тест. На максимум.

Пети недоверчиво хмыкнул, сбрасывая напряжение.

— Любой тест несовершенен. Но ладно. Если на максимум… Понимаешь, Берт, я девяносто шесть лет из своих двухсот двух провёл внизу. — Пети по-прежнему смотрел в упор. — Среди людей. Среди иферов. И вернулся, потому что понял: так я ничего не изменю. Снизу — безнадёжно. Я вернулся.

Берт сглотнул. Ангел. Вот как. Нет. Бывший ангел. Бывший. Твои ж святые ёжики.

«Ан» — на каком-то умершем языке означает отрицание, отторжение. Гелы покидают золотой и лазурный Гелио, если вдруг сходят с ума и вся красота природы восстановленной Земли, свобода и комфорт долгой жизни без болезней, нужды и голода перестают их радовать. Они уходят к людям и становятся ан-гелами, анти-гелами, ангелами.

В основную реальность ангелам хода нет, они попадают в ветки. Утешают, лечат, спасают, обретая в том иллюзорный смысл жизни. Их не удерживают. Доказано: безумие нельзя исцелить. Если удерживать насильно — истаивают от тоски. А там, внизу, они, возможно, будут счастливы. И заодно поддержат на высоте светлый облик гела, чтобы иферы легче шли на контакт в случае необходимости. Все довольны, одним словом.

Даже дети в стаях знают — ангелы не возвращаются. Нельзя сойти с ума, а потом наступить на него снова. Шутка такая есть, Берту в детстве нравилась.

Пети вернулся. Габриэль затыкается, если он попросит, а сам и не подумает замолчать, если потребует Габ. Ходит в засаленной спецовке и составляет хитроумные тесты для отдела разведки. С Паолы он тоже вернулся.

— Да ты эксперт по возвращениям, как я погляжу, — криво усмехнулся Берт. Очень хотелось спросить, где эксперт потерял крыло, но это было бы верхом бестактности. Может, немного позже.

— Есть такое, — серьёзно кивнул Пети. — Я, когда бросок планировал, крепко надеялся на своё везение. Видишь, сработало. Только крыло там оставил. Ничего, через пару десятков лет отрастёт.

Он в первый раз — почему Берт только сейчас это заметил? — повернулся спиной и согнул её колесом, чтобы было удобнее рассмотреть в прорези рубахи культю вершка в три длиной. Глянцево-розовую, маслянисто-гладкую и вместе с тем отвратительно бугристую. И россыпь мелких сизых перьев на ней. Берта чуть не стошнило, но сдержался.

— Я хочу, чтобы ты знал. — Пети крутнулся волчком и крепко схватил Берта за плечи. Орехово-карие глаза сверкали. — Это возможно, друг. Только идти туда надо человеком, а возвращаться — гелом. Вот и весь секрет.

У Берта снова закружилась голова, словно он только что очнулся после того треклятого теста и мучительно пытается вспомнить, что с ним было. Он ничего не понял, но был вопрос поважнее.

— Не весь, — выдавил Берт. — То есть не все секреты. Я… я ничего не буду делать, и не заставите… пока не пойму, что от меня надо. Там, на Паоле. Я не идиот, свои возможности знаю. Что я могу, а? Не пробы же грунта.

Габриэль и Пети переглянулись. Габриэль выглядел довольным, Пети — озадаченным.

— И пробы тоже, наверное, — сказал. — Я думал, тебе объяснили. Твоя задача — понять, что такое Паола. Тебя научат. Если это далёкое прошлое Земли, начало времени, как решил старик Аве, то надо рвать перья на пух, чтобы взять над ней контроль. Если Паола — что-то другое, неважно — что, её надо уничтожить. Тогда это не корень, а паразит, опухоль. Уничтожить любой ценой, — повторил Пети. Вид у него был диковатый, а от его хватки наверняка останутся синяки.

Берт с ужасом подумал, что банальность таки есть истина, ангелы не возвращаются, а тот, кто сошёл с ума, нормальным больше никогда не будет. А что хуже всего, Берту предстоит участвовать в планах безумца.

Видимо, что-то отразилось на лице, потому что Пети стиснул руки ещё сильнее, до боли:

— Не бойся, малый. Я почти сразу понял, где налажал. Всё исправлено, пересчитано сто раз. С тобой такого, — он повёл бескрылым плечом, — не случится. Лучше бы, конечно, Захарка или Штефан, но они не поняли, не захотели опять наверх, послали подальше. Я бы и сам сходил, но из-за крыла не подлежу… Остаточные, мать их, деформации. На тебя надежда, Берт. Войну надо остановить.

Если он рассчитывал этим Берта успокоить, то напрасно.

*

Габи только разводил руками. Да, говорил, обычно результаты теста фиксируют визуально, расшифровывая потом записи мозговых волн испытуемого, но регистратор сгорел — и всё, амба. Сам виноват, приятель, нельзя такие показатели выдавать, чтобы квантовые реле коротило.

Берт не сдавался, зудел и ныл. Ты сам, настаивал он, упоминал какую-то «её», которую не надо бояться. Значит, что-то знаешь. Расскажи.