Остаточная деформация (СИ)

Ник обещал, что больно не будет. Возможно, волевому Пети и другим его приятелям-подвижникам это болью и не казалось. Но Берт исправно корчился на транс-стенде, вцепляясь зубами в услужливо предоставленную ассистенткой Ника капу. Ассистентка — Саррочка — была очень милой и заботливой, но глазки строила Пети. Берта только жалела. Пот вытирала, когда Берт начал интенсивно потеть. Берт изнемогал от унижения. Саррочка ему нравилась, но процесс трансформации безжалостен. Получеловек-полугел никак не мог вызвать определённый интерес у хорошенькой глиссы. Красавец Пети с мужественным и таинственным увечьем вызывал, а Берт — только жалость.

Дни тянулись резиной, а по вечерам Пети отвозил его домой. Даже не столько потому отвозил, что внешность Берта могла теперь напугать добропорядочного гела, сколько по причине отсутствия у рекурсируемого сил. Дома Берт падал на ложе и проваливался в сон.

Свет больше не насыщал, приходилось давиться пищей, которую тоже приносил Пети. Берту не нравилось, как после пищи бурчит в животе, не говоря уже о резко возросшем количестве отходов, но постепенно он привыкал. Даже научился получать от вкуса какое-то удовольствие. Пети жевал фрукты, хлеб и мясо за компанию с ним. Извиняющимся тоном объяснял, что в ангельском звании пристрастился к еде, без неё будто чего-то не хватает, а ежедневная горошина концентрат-минимума только усугубляет тоску. Берту было всё равно, лишь бы не одному. Бесившие раньше касания теперь вызывали чуть ли не слёзы благодарности. Быть ненормальным вдвоём — куда лучше, чем одному. Он чуть не угробился, спрыгнув всего-то с трёхметрового парапета, а нога болела неделю. Когда стошнило от маракуйи, Берт думал, что умрёт. Не умер, зато узнал новое слово — аллергия.

Каждый день приносил новые «нельзя». Каждый день отгрызал частицу привычного, заменяя чем-то другим. Иным. Чуждым.

Ник довольно ворчал, считывая показатели вирт-монитора. Хвалил Бертов коэффициент приспособляемости, суммарную адаптивность и что-то ещё. Берту было просто плохо — со всеми коэффициентами и показателями. Не жаловался, понимая, что от этого лучше не станет.

— Ты молодец, Берти, — сказал Габриэль, явившийся в сектор Улучшений с визитом и высочайшей проверкой. — Все перья пучком.

Крылья к тому времени уже отсохли, поэтому Берт криво ухмыльнулся. Ощущал он себя куском дерьма, полностью осознавая разницу между ним и отходами.

— Молодец, — неожиданно подтвердил Ник. — Цени, Трубач. Так далеко я ещё никого не заводил. Ангелам хватает внешнего сходства с человеком, но тут нужна полная идентичность. Зато, Берт, представь, как круто будет, когда всё выстрелит обратно.

Берт представил, и ухмылку перекосило ещё сильнее. Почему Ник назвал Габриэля трубачом, не задумался. Мало ли.

*

Пустые и трусливые глаза обитателей светлого дома на окраине Гелио снились Берту пару раз, а потом сменились привычным уже огненно-крылатым кошмаром.

Старик с белыми перьями на лице дорого бы дал за такую замену, но у него тоже не было выбора.

Глава 7. Люди разные

Мы все шагаем по своим дорогам.

Но как же хочется нам, сирым и убогим,

особенно когда от боли слеп,

чтоб кто-нибудь решительный и смелый

явился бы, понятен и всеблаг,

и ввёл бы окружающий бардак

в значенья общепринятых пределов.

Паола

— Ну и папашка Сэму достался. Изверг, а не папашка.

Возмущение из Берта пёрло вполне натурально. Он и вправду был возмущён.

— Почему? — удивилась Айрин.

— Зашвырнуть сына-подростка в такую опасную кашу — это кем надо быть, а? — Берт неосторожно поёрзал на жёсткой скамье и чуть не взвыл от резкой боли в потревоженном ожоге. Обезболивающее он твёрдо решил принять только перед сном, чтобы не вызывать подозрений излишне бодрым видом.

Айрин задумалась.

— Любящим родителем, — выдала неожиданно. — Как есть, тютелька в тютельку. Представь, Берти. Тебе пятнадцать. Отец пропал без вести и точно не вернётся. Мать умерла, и ты знал, когда это случится, подслушал. Может, и не верил до конца, может, надеялся ещё на одно чудо, но где-то на подкорке теи семь лет же остались! Вот ты один как перст, тебе пятнадцать, вся эта каша из комплексов, гормонов, горя и бессилия. Да для тебя адресок Захарии Смита — это как спасательный круг, как последняя надежда…

Берт только хмыкнул и в который раз дал зарок держать при себе своё мнение по поводу мотивации человеческих поступков. Отделываться общими фразами и сочувственным взглядом. Надо родиться человеком, чтобы вот так думать. Какая же это надежда — не знать, жив ли отец, выживешь ли сам, но прыгать вслепую с обрыва, насыпав полные карманы семечек?!