Остаточная деформация (СИ)

До идеи, что одиночки на Паоле не выживают, Сэм дошёл своим умом, без подсказок.

Отца свело в могилу заурядное воспаление лёгких два с половиной года назад. Примитивные лекарства на растительной основе не справились, обычный для Паолы риск. Всё-таки отец был далеко не молод. Док развёл руками. У Сэма уже давно были Каринка и дети, но дыра от потери никак не желала зарастать.

Угасая, Джозайя прошептал-прохрипел, булькая мокротой последнего дыхания: «Даже если потом узнаешь, что… не жалей, Сэмми. Не кори се…бя… Второго шанса не бу… дет».

Если в общине заведётся психопат и подожжёт хозяйственный двор — община погибнет. Если просочится предатель и откроет ворота отказникам… или просто не подаст сигнал вовремя — община погибнет. Если появится властолюбивый и хитрый говнюк и всех перессорит, стремясь в рай на чужом горбу, — община погибнет, разве что чуть медленнее.

Иногда Сэму казалось, что от очередной попытки отделить панику и паранойю от реальной опасности мозги закипят вот прямо сейчас. Нет, он никогда не принимал крайние решения в одиночку, демократические ценности — это вам не жук начихал, но последнее слово почти всегда оставалось за ним. Ну, после смерти Джозайи. И с тех же пор Сэм ни разу не был уверен в правильности своих решений. Потому очень ценил Станислава — за звериное чутьё. Тот с детства умел понимать не слова, а интонации, обертоны, настроение. Чувствовал ложь лучше полиграфа.

Сегодня утром Сэм спросил:

— Как тебе новенькие, Стас?

Физик пожевал толстыми вывороченными губами и выдал:

— Не брешут, но и не всё говорят.

У Сэма остались те же впечатления. О Большой войне, гелах и йорнах он узнал только от Захарии Смита, но давно научился безошибочно отличать йорнских и гельских новичков. Айрин была из йорнской ветви, а Берт гельский — пробы негде ставить. Они прибыли почти одновременно — позавчера — и у них уже была общая тайна, которой оба не спешили делиться. С одной стороны, это нормально, в конце концов, нельзя полностью доверяться чужим людям, а с другой… Друг другу-то они тоже чужие. Какие у них могут быть общие секреты? Когда, зачем и о чём договорились? Опасно это или нейтрально, потом встанет на свои места?

Интуицию мотало из стороны в сторону, как ивовый куст под ветром, а здравый смысл никак не мог решить — слишком много странностей или нормально? То, что они рассказали, подтвердилось: Джек смотался к Трещине и нашёл свежие ошмётки йорни. И кострище, и окровавленную головню, и колышки с обрывками верёвок — всё как ребята описали. Следы, клялся Джек, настоящие, не инсценировка, тут ему вера полная. А ещё Джек нашёл странный след на липе в пяти шагах от кострища, будто бы оплавленную борозду. Дерево не прогорело, а именно оплавилось, застыло гладкой смолой. Возле Трещины всякое случается, но… Насколько далеко стоит зайти с проверками? Доверие — штука хрупкая и иногда жизненно необходимая.

— Па-а-ап! — завопило от земли. — А Джози песком кидается!!!

Сэм тряхнул головой, выгоняя лишние мысли, и поймал в объятия младшего сына. Подбросил счастливо взвизгнувшего малыша Тома к темнеющему небу.

— Мы ему скажем, чтобы больше не кидался. Только и ты не кидайся песком, лады?

— А откуда ты знаешь, что я кидался? — удивление Томми было таким невинным, что Сэм невольно расхохотался.

— Я всё про вас знаю, — сказал он со всей возможной строгостью. И добавил по-английски: — Идём умоешься, да будем ужинать.

— Да, папа.

Дети не слишком охотно разговаривали на родных языках родителей, на бабли всяко проще, но в данном случае Сэм был действительно строг. Нельзя забывать, нельзя терять.

Он так и не спустил сына на землю, понёс на руках, вдыхая нежный детский запах вперемешку с пылью. Сэм знал, что ради этого воробушка готов на всё.

*

Люди разные, твердил инструктор. Каждый день твердил, по три раза, не меньше. Берт возражал, что гелы тоже разные. Инструктор хмыкал и уверял, что не настолько разные, как люди. Всё что угодно, с нажимом говорил он, сверля подопечного взглядом болотно-зелёных глаз. Берт, ещё не очухавшийся толком после трансформации, тупо кивал, чтобы не спорить дальше. Разные так разные. А реки впадают в моря, а как же.

Величайшее достижение гелов — ген бабли, результат ювелирной работы учёных, военных и временщиков. Бабилонская башня, мощнейший ретранслятор и усилитель поля точечной направленности…

По стволу — сто процентов охвата. Трудно представить, что в ветках случаются сбои. Почти невозможно. Невероятное желание расспросить иферов, особенно Станислава, подробнее, статистику бы какую, но это ужасно нетактично.

Разные, безмерно разные. Инструктор хоть раз оказался абсолютно прав.

Пока Берту вроде бы везёт. Все, кого он встретил на Паоле, отнеслись к нему хорошо. Помогали, лечили, не пытались ограбить. Не считая той йорни, конечно.

Но он не сможет долго отсиживаться за безопасным частоколом. Ему придётся идти дальше, чтобы иметь возможность вернуться в голубой и золотой, комфортный Гелио. Чтобы получить свои крылья обратно.