Остаточная деформация (СИ)

— Если чувство долга, то не бойся, — сказал старик, грея ладони о круглобокую чашку — младшую сестрицу чайника. — Оно не даст ему погибнуть по-глупому. А прочее — судьба.

*

Хрустальный ночной воздух чуть подрагивал от звуков близкого леса. Дом Аве — на самом его краю. Город был отсюда виден, но далеко — россыпью притушенных искр. Смутный желтоватый свет пятнал стволы вековых сосен слева от декоративной ограды. Пети старался не смотреть налево. Там, совсем рядом, в чистом просторном доме, ходили живые мёртвые гелы. И он ничем не мог им помочь. Хотелось верить, что — пока.

Жертвы «симптома четвёртого греха» мало спят, им ничего не интересно, ничего не нужно. Бесцельно ходят или неподвижно сидят, забывают вовремя пить, орут, как резаные, если пытаться вывести их за порог больницы-пансионата. Им страшно снаружи, им хочется спрятаться от всего, а в первую очередь — от каких-либо решений, даже самых пустяковых. Выбор — чай или кофе? — может вызвать тяжелейшую истерику.

Сначала специалисты говорили, что это какой-то новый вид депрессии — откуда и пошло название синдрома. Потом уверяли, что это неведомый гормональный сбой, потом на очереди был скрытый генный дефект, неизвестный вирус, чёрт с помелом в ступе… Потом заметили, что мозг «четвёртых» меняется. Не отмирает, как решили было с перепугу, а меняется. Привычные уже симптомы оказались всего лишь первым этапом.

«Это не новая ступень эволюции, — сказал Авессалом-старший год назад. — Не слушай тех болтунов. Это деградация. Перерождение. Стремительное и едва ли обратимое. Процент «четвёртых» небольшой, но растёт с каждым годом и тенденции к снижению и даже к стабилизации нет. Пока рост линейный, но, боюсь, это только первый участок экспоненциальной кривой».

А сегодня еле выговорил перед прощанием: «Кажется, собрать их под одной крышей было большой ошибкой. В коллективе процесс перерождения идёт быстрее. Третьего дня мне доложили, что они опять гудели. Как и в первый раз, все одновременно и без видимой причины. Это рой, ты был прав. Ты мой последний и лучший ученик, Пети. Мы не должны допустить этого любой ценой».

Пети прибавил шаг, сосредоточившись на дыхании. Вечерняя свежесть и смолистый запах сосен делали воздух изысканным лакомством.

Последняя ветка, в которой он был ангелом и врачом муниципальной клиники, научила его ценить возможность просто дышать без хрипа. Жуткое было место. Пыль и боль, вот чего было там в избытке, а остального не хватало решительно. Ветка стремительно засыхала, и дежурные гелы спешно вытягивали остатки ещё на что-то годных ресурсов. Повседневный, бытовой кошмар въелся в Пети до костей. Невозможность выйти на улицу без респиратора. Дешёвый препарат йода к каждому завтраку: иллюзия борьбы с радиацией. Серые лица, жидкие волосы, синие тени под глазами, дикая детская смертность и, что самое страшное, принятие всего этого как единственной формы существования. Нормально, а чё там? Все так живут. Они не понимали, не знали, как может быть иначе. Бесконечные опухоли, с которыми к нему приходили, считались почти нормой. А что такого? У всех есть. А если нет, то, значит, не нашли пока. Особенно запомнилась юная девушка, почти ребёнок, у которой саркома выдавила глаз. Девчушка пришла, улыбаясь чуть виновато, и сказала, что до недавнего было ничего, нормально, а вдруг начало болеть. И пахнет как-то не очень, её парню не нравится. Пети считал, что неплохо обтесался, но был потрясён. Опухоль уже начала разлагаться, она не могла раньше не болеть. Сделал полный осмотр. Вместо желудка УЗИ показало какой-то дуршлаг. «А, это у меня с детства, — безмятежно сказала девочка. — Я привыкла. Ну ладно, поболит, если съешь не то, ну кровью посрёшь иногда. Привыкла». Фоновый уровень её привычной, ежедневной боли почти не изменился, когда саркома кинулась в рост и пустила метастазы. Организм начал подавать тревожные сигналы, скорее, от безнадёги. Всё, что Пети тогда смог сделать — отключить болевые рецепторы. «Ты довольно скоро умрёшь, — честно предупредил он. — Но болеть точно не будет. Держи специальный пластырь, заклеивай это безобразие, он заодно и запах уберёт». Девочка заклеила, радостно и искренне поблагодарила «классного доктора» и побежала на свидание к своему обонятельно чуткому парню. Почти полетела. Впервые за семнадцать лет у неё ничего не болело, а смерть… К её близости девочка тоже привыкла. Не сегодня же!

Глядя ей вслед, Пети окончательно решил, что вернётся в Гелио и попробует что-то изменить там, в золотом и голубом городе солнца. К тому времени он вполне сознавал, насколько гелы зависимы от ветвей Древа, но смотреть, как гибнет такая удивительная любовь к жизни, уже не мог. В тот день он принял ещё двадцать с чем-то пациентов. Тогда он ещё не вполне понимал, с чем имеет дело. Он и сейчас не всё понимал.