Остаток ночи в её бокале

Утро, мягкий золотистый свет наполняет комнату, какая нега! Горячая мягкая ладонь мужа скользит по Наташиному бедру. Она не спешит открывать глаза. Она и так всё видит, она утопает в блаженстве, в счастье, в радости! Сейчас, вот, вот, о-о-о… А потом – душ, крепкий кофе с пирожками – она напекла их вчера… А потом – вместе на работу, в НИИ. Миша устроил её в свой отдел лаборанткой. Они всегда вместе, как попугайчики-неразлучники… Маршрутка битком, утро, Миша обнимает её, шепчет на ухо милые глупые словечки, она расслабленно улыбается. Вот родное НИИ, проходная, вахтёр, большое фойе с зеркалами, лифт, коридор, лаборатория. Все уже в сборе, но приниматься за работу не спешат. На стене – большой красивый календарь с бордовыми цифрами: 1989, на картинке – Кремль. Лаборант из соседнего отдела – балагур Толя – рассказывает очередную забавную историю из жизни одного засекреченного НИИ: – «Был там один «товарищ», ответственный за политическую пропаганду, Духаст Вячеславыч. Пробитый до костей идеологический коммунист, главный стукач и провокатор. Всем сотрудникам отдела жизнь отравлял. Но случился жуткий нонсенс, инженеру-разработчику одного из этих самых секретных НИИ удалось сбежать в Израиль. Начались разбирательства, «полетели» погоны. А через некоторое время на адрес НИИ из Израиля приходит конверт. Тем, кто не знает: для посылки корреспонденции в подобные организации в качестве адресата указывался город и номер абонентского ящика. И больше ничего, письмо попадало на почтамт, далее какими-то «своими» способами доставлялось куда надо. Собственно, отсюда и пошёл термин «почтовый ящик», применявшийся к разного рода секретным объектам. А в данном случае на конверте был написан реальный адрес, и даже более того, лично указан получатель – Духаст Вячеславыч. Надо ли говорить, что в этом заведении вся корреспонденция, а уж тем более зарубежная, в обязательном порядке проверяется ГБ’шниками из первого отдела. А в том самом конверте лежала открыточка примерно с таким текстом: «добрался нормально, устроился по вашей рекомендации, Духаст Вячеславович, благодарю, что помогли мне сбежать, когда сами вырветесь из этой советской помойки, обязательно заходите, адрес вы знаете, в долгу не останусь». Об ужасах, которые происходили с Вячеславычем, дальше неизвестно, но с тех пор этого идеолога-стукача больше никто не видел. Ха-ха!» Все хохочут, а Наташа сквозь смех выдавливает: «Хорошо, что наше НИИ не секретное, стучать нет смысла». Миша бросает на неё взгляд, полный желания и ласки. А Наташу переполняет утренняя нега, она вся словно тающая на солнце бело-розовая шоколадка, сказочная такая, сияющая шоколадина, очень вкусная! Такой она себя ощущает, и ещё чувствует какое-то особенное блаженство и томление, словно внутри неё что-то происходит. Она ещё не знает, что беременна…

– Хватит, – прерывает её голос извне. – Пропустим 89-ый год. Что было в девяностых?

А в девяностых начался кошмар! Не сразу. НИИ закрыли, здание кто-то купил, оно было в центре города. Все остались без работы. Наташа сидела с Феденькой, малыш часто болел. А Миша метался в поисках заработка. То он «бомбил» на машине друга, с которым они раньше в НИИ работали. То носился по городу курьером. То – в новом китайском ресторанчике подавал суши. Но работу перехватывали более молодые и борзые. В основном – студенты. Миша же не высыпался из-за бесконечных воплей малыша, он ночами сменял измученную Наташу. Вспоминать об этом не хочется. Усталые, голодные, в тесной маленькой квартирке, они были в отчаянии.

– Хватит. Что потом? – раздался чёткий голос гипнотизёра.

А потом была огромная, неописуемая радость! Их старый дом решили снести, и всем выдали документы на заселение в новые квартиры, и им тоже – в просторную, чудесную двушку в новом доме! Они давно уже стояли на очереди. В их пятиэтажке жили врачи, учителя, инженеры, научные сотрудники. А здание было ветхое уже. Радость, счастье!!! Праздновали всем домом! Но случилась беда – переворот. По Москве мчатся танки! Шёл 91-ый год. Ужас! А у них на руках малыш, Феденьке всего полтора годика. И вдруг…

– Не надо, пропустим. Что дальше? Что было хорошего?