Оставь мне музыку!

– Да что в этом такого? – не выдержала Вирджин. – Да, произведение написано для скрипки, и мне пришлось совсем немного его изменить…

– Ты что совсем не понимаешь? – резко прервал её кларнетист.

– Да что ты к ней привязался, Джас! – одернул его Лукас. – Да и какая тебе теперь разница!

– Какая разница? – взвился Джаспер. – То есть, ты считаешь это нормальным, что какая-то мисс Нахалка исполняет Колыбельную, написанную самим Императором и исполненную его женой, песню, посвящённую самому Кирэя-сама… Да это же подлость какая-то!

– Я не пойму, что тебя возмущает? – Голос Лукаса оставался на удивление спокойным. – Это дело Кирэя-сама. Вдобавок как можно судить то, что ты даже не слышал!

– Но она же просто зарвавшаяся девчонка! Уверен, она легато от стаккато не отличит!

– Отличу! – зло произнесла Вирджин.

– Ну конечно! – Джаспер уже и не скрывал своего презрения. – С твоим-то умишком только песенку Ву в душе распевать, а не за шедевры браться! Кирэй-сама тебя, небось, из жалости взял!

Из жалости? Вирджин уже готова была сорваться и сообщить заносчивому мальчишке, во сколько же она обошлась его любимому Кирэю-сама, но наномобиль резко затормозил, и Тодо с переднего сидения возвестил:

– Приехали!

Глава четвёртая, в которой открываются одни странности и появляются другие

Конец весны всегда было горячей порой для омэйю Кирэя. Сначала выпускные экзамены, затем переводные. Ни те, ни другие он никогда не пропускал, прослушивая всех своих учеников. Ещё бы, ему – сыну Императора, и уже прославленному музыканту, – необходимо было держать планку. Только самые лучшие, самые талантливые! И никак иначе! Ведь не зря же большинство его воспитанников получали работу в Императорском оркестре. В оркестре, где даже, сидя за шестнадцатым пультом, нужно было играть так хорошо, словно ты солист на Летнем фестивале – самом известном музыкальном празднике, главным украшением которого служила традиция выбора лучшего номера. Музыкант, заинтересовавший самого Императора, получал невероятный шанс попросить того о чём-либо. Разумеется, просьба не должна была нарушать устои и порядки, принятые в Империи, но в остальном царила полная свобода. Многим ученикам Кирэя удавалось заслужить эту возможность, и тот гордился их успехами едва ли не больше, чем своими. Хотя его достижения в музыки были впечатляющими: двадцать симфоний, десять опер, сонаты, концерты, а уж пьес сочиненных им – не сосчитать! О его личном оркестре, которым он самостоятельно дирижировал, ходили легенды. На каждом концерте был аншлаг, гастроли приносили оглушительный успех и столь же впечатляющий доход. А уж его музыкальная школа: попасть в неё, всё равно, что вытянуть счастливый билет в жизнь! Мальчишки со всего света мечтали получить здесь место. И Кирэй, верный своим принципам, лично прослушивал кандидатов. Правда, не всех, а только лучших, тех, что проявили себя в собственных школах. Вот и сейчас Кирэй с интересом открыл письмо из школы Ойдо. Директор прислал ему целых двенадцать записей. Пожалуй, слишком много, ведь Кирэй обычно заключал договор с кем-то одним, в редких случаях с двумя выпускниками.

– Надеюсь, я не потрачу зря время, – пробормотал он, открывая первый файл. Симпатичный мальчишка скрипач вдохновенно исполнял Рондо-каприччиозо Сен-Санса. Местная классика, особо любимая Кирэем. Как бы ни была чужда в первое время после завоевания человечества их культура для омэйю, музыкальное наследие они оценили на высшем уровне. Вероятно от того, что для их расы музыка вообще считалась чем-то особенным, если ни сказать магическим. «Владеющий музыкой, владеет сердцами и душами», – гласила мудрость омэйю. И именно поэтому Кирэй так серьёзно относился к своему любимому делу.

– Неплохо-неплохо, – кивал он в такт, следя за тем, как мальчишка владеет смычком. Его тонкий слух улавливал микроскопические отклонения в интонации, лёгкую небрежность в штрихах и не всегда удачную фразировку. Он прекрасно видел, где исполнитель расслабился и играл в удовольствие, а где был напряжён и нервозен. Дослушав до конца, Кирэй чиркнул напротив файла размашистую семерку, и открыл следующий. Юному виолончелисту повезло гораздо меньше, его игра заслужила лишь короткий прочерк, последующему трубачу была выставлена восьмёрка, а мальчику-арфисту только тройка. Кирэй открыл очередную запись, но не успел юный пианист приступить к исполнению, как в дверь кабинета постучали.

– Что-то случилось, Тодо? – поинтересовался Кирэй, когда в комнату вошёл его бессменный помощник.