Линген сник, вобрал голову в плечи, поспешил скрыться в свое купе.
Эсэсовцы вели себя излишне шумно, как настоящие хозяева, которым все дозволено.
Эрлих уперся взглядом в стену купе, точно мог увидеть русского: «Чем занят? Смотрит в окно, считает столбы, читает газету, дремлет? Последний раз встречал большевиков двадцать лет назад на волжском пароходе и на границе, когда уходил в Польшу. Все идет к тому, что не позднее лета будущего года попаду в родной Петроград, первым делом поспешу в наш родовой особняк, расспрошу жильцов о матери. Не дай бог услышать, что она была арестована, сослана и сгинула неизвестно где».
От совсем невеселых размышлений отвлекли громкие голоса гестаповцев, хвастающих, как конвоировали в лагеря на перевоспитание иудеев, как удачно прошел налет на еврейское гетто в Варшаве, где отыскали припрятанные драгоценности.
«Чистильщики рейха чувствуют себя точно в казарме, – нахмурился Эрлих. – Как бы их поведение не насторожило русского, не помешало операции. Жаль, нельзя призвать к порядку, увидеть, как изменятся лица, когда суну под нос мое удостоверение!».
Дверь отворилась.
– Бёмер готовит чай, – доложил Гофман.
– Действуйте согласно инструкции, – приказал Эрлих. – Объект будет рад завтраку: ни один русский не начинает день, не выпив чай.
Карл Бёмер налил из титана в стакан с фирменным подстаканником кипяток, долил заварку.
«Повезло, что пассажиров мало, гестаповцы не в счет, им не до чая – заливают глотки более крепким напитком. Дамы с детьми спят, швейцарец заперся у себя, беспокоить не стоит. Напоить одного несложно». Бёмер бросил в стакан таблетку, которая тут же растаяла.
«Если увеличу дозу – русский уснет и не проснется. Вот была бы потеха, если бы его труп отправить обратно в Москву! – Бёмер одернул себя. – Откуда берутся подобные мысли? Если объект уснет навечно, в первую очередь не поздоровится мне, обвинят в провале операции, прощай карьера…»
Поправил передник и понес поднос со стаканом, стараясь, чтобы не пролилось ни капли. Когда дверь открыли, с льстивой улыбкой предложил чай. – Благодарю, – Магура взял с подноса стакан.
К Эрлиху Бёмер не вошел, а ворвался.
– Взял, не мог не взять! Лишь круглый балван откажется в промозглую погоду от горячего чая. – Сколько должно пройти времени? – перебил Эрлих. – От силы пара минут. – Может снадобье не подействовать? – Исключено. Средство патентовано, валит с ног даже великана, действует до пяти часов.
Эрлих взглянул на наручные часы.
Когда минуло пять минут, Сигизмунд Ростиславович подал Бёмеру знак, и тот вернулся к купе, занимаемому русским. Припал ухом к двери, на всякий случай постучал. Не услышав приглашения войти, тронул ручку. Удостоверившись, что заперто изнутри, вставил специальный ключ, мягко повернул.
В купе, уронив голову на грудь, спал пассажир. На столике в пустом стакане при подрагивании вагона позванивала ложечка.
Бёмер залез в карманы Магуры, вытащил бумажник, паспорт, первый вернул на прежнее место, предварительно вложив пачку долларов, стерлингов, паспорт оставил у себя.
Эрлих с Гофманом с нетерпением ждали возвращение исполнителя роли проводника. Бёмер вошел, плюхнулся на диван.
– Все прошло как по маслу. Объект спит сном праведника или младенца, насытившегося материнским молоком.