– Говорите по-немецки излишне чисто, как добросовестный ученик, неправильно ставите в некоторых словах ударения. Еще выдает типично славянская внешность. Как видите, я наблюдателен, это профессиональное качество журналиста.
«И еще разведчика», – про себя добавил Магура. Вспомнился совет Яна Карловича Берзина[102]
: «Не упускайте любую возможность для углубленного изучения иностранных языков, в первую очередь потенциального противника – немецкого. Практикуйтесь в разговорной речи, постарайтесь при необходимости даже думать по-немецки, что, понятно, трудно. Чаще общайтесь с гражданами Германии, прислушивайтесь к диалектам, которые скажут, откуда родом собеседники. Особое внимание – сленгу, у берлинцев он разнообразнее». Сам начальник разведуправления РККА свободно владел (кроме родного латышского) немецким, испанским, последний изучил в 1935 году, словно догадывался, что со временем станет в Испании главным военным советником республиканцев.Швейцарский журналист задернул на окне занавески, словно его могли увидеть.
– Пришлось довольно подробно сообщать о пребывании в Москве в конце минувшего года немецкой миссии во главе с герром Риббентропом[103]
, подписании в Кремле советско-германского пакта. Хотел уведомить читателей, что СССР на долгие годы обязуется воздержаться от агрессивных действий, любые спорные вопросы решать исключительно мирным путем, но в Цюрихе приказали срочно подготовить цикл статей о Советском Союзе как чудовищной угрозе всему европейскому континенту.– Писали неправду?
Линген пожал плечами.
– Я подневолен, за невыполнение указаний могли выгнать без выходного пособия, оказался бы в незавидной роли безработного. В меру возможностей пытался не выдавать слухи за неопровержимое, например, что ваша страна подписала с Германией мирный договор, а сама вместе с Британией замышляет вторжение на земли рейха.
«Чем объяснить откровения? – подумал Магура. – Если провокатор, то действует грубо».
Вступать в спор Николай Степанович не собирался. Слушал откровения и радовался, что так быстрее проходит время.
6
Эрлих поманил Гофмана, который прятался у кипятильника. – Покидать пост не было указаний.– Но швейцарец разговаривает с русским. Посчитал, что им не стоит видеть меня лишний раз. – Что за швейцарец? – Журналист, едет также из Москвы. – Сведения точны? – Предъявил на границе документы.
– Не исключено, что документы фальшивые, на самом деле сотрудник русской разведки, охраняет интересующий нас объект. – Эрлих подал Гофману знак вернуться на пост.
Журналист говорил как заведенный, соскучившись за время пути по общению.
– В богатом углем Донбассе рискнул спуститься в шахту. Спросил в забое похожего на негритоса проходчика, что думает о войне в Европе, не переметнется ли она в Россию? И знаете, что услышал? Чумазый от угольной пыли шахтер пропел: «Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов». Еще добавил, что за смену выдает три плана, завоевал почетное звание стахановца, его труд необходим родной стране с народом-созидателем, уголь – хлеб промышленности. Как нравится подобный доморощенный дипломат? – Журналист ставил вопросы, но не ждал ответов.
Откровения швейцарца мало интересовали Магуру, но Николай Степанович изображал внимание, при этом косился на появившегося в коридоре нового пассажира, который прижимался лбом к стеклу в окне, больше прислушивался к рассказу Лингена, нежели наблюдал за проносившимися за вагоном пейзажами.
– Вы последний советский человек, кого вижу перед возвращением в Цюрих…
Линген говорил бы долго, но на очередной остановке в вагон ввалились гестаповцы, принялись осушать фляжки, хором затянули детскую песенку, перефразируя ее на свой лад: