Генрих Гофман прошелся по безлюдному коридору международного вагона, желая размять ноги, пересчитал в бумажнике выданные перед операцией марки.
«Не стану посещать ресторан, буду питаться всухомятку тем, что дала жена, сэкономлю для подарка Кларе. Если впредь станут платить так же щедро, съездим в Швейцарию, поблаженствуем на озере, погуляем по альпийским лугам…»
Вернул бумажник в карман, скосил глаза на дверь первого купе, которое занял Эрлих.
«Карьерист, каких поискать. Выходец из России, сумел стать старшим в нашей группе. Завалился спать, меня же заставил бодрствовать до утра. Курит не эрзац-табак, а болгарские, которые не вызывают кашель – где, интересно, раздобыл? Каким образом, за какие заслуги в фаворе у начальства? Имеет крепкую руку, точнее, плечо? Единственный в подразделении фольксдойче, прежде подвизался в криминальной полиции. Служил в старой русской армии, участвовал в гражданской войне в России. Неужели в карьерном росте помогло знание русской души, которую изучил за годы проживания в бывшей империи? Что бы ни было, а надо держаться от него подальше – есть вероятность, что сотрудничает с СД, может наклепать на меня донос, обвинить во вредных разговорах, неверии в мощь Германии, величие ее вождей…»
Гофман и прежде недолюбливал Эрлиха, когда же того назначили руководителем операции по вербовке русского чиновника, возненавидел. «Спит без задних ног, я же вынужден изображать хроническую бессонницу, могу при сквозняке схватить простуду!».
Чтобы погасить злость, начал размышлять об ином:
«Хорошо бы, когда русский будет завербован, кроме премии, стать обладателем кратковременного отпуска. Газеты и радио трубят об отпоре англичанам, держащим против нас камень за пазухой.
Повсеместно проходят партийные собрания, где до хрипоты твердят о необходимости вторжения на Британские острова, новом испытании немецкого духа. О грядущей войне на Востоке пресса и с трибун умалчивают, но даже безмозглый прекрасно понимает, что статьи в «Дас рейх», «Фелькишер беобахтер» о высадке в Британии для отвода глаз, в «Восточном бюро» на Кюрфюрсенштрассе печатают подробные карты России, немецко-русский разговорник для солдат…»
Гофман отошел от окна. До начала операции была целая ночь.
«Какой месяц мечтаю попасть на должность преподавателя в дивизию «Бранденбург», официально названную «Строительная рота-888», готовящуюся к забросу в России, а мечты остаются мечтами! Обладаю богатым опытом, сумею передать знания тем, кому придется трудиться на вражеской территории. Дважды засылался в Россию и дважды после выполнения заданий возвращался – могу поделиться знаниями по акклиматизации, вербовке…»
В коридоре сонного вагона Гофман чувствовал себя неуютно. Не имей приказа следить за купе русского, ушел бы в ресторан, разбудил официанта, заказал для согревания, бодрости пару рюмок шнапса.
«Крепкий напиток поможет избежать простуды, впрочем, пить на службе строжайше запрещено, как и покидать пост».
Гофман покосился на купе, не догадываясь, что руководитель операции также не спит, даже не дремлет.
Эрлиху давил на грудь лежащий в кармане пиджака револьвер, но доставать оружие, класть его на столик, было нельзя, приходилось терпеть неудобство.
«Конец осени, начало зимы, а в вагоне не топят».
Холодно было и на станции, где Эрлих с Бёмером и Гофманом ожидали состав из Москвы.
«Немало часов проторчали на ногах, ни на минуту не удалось сомкнуть глаза, а спать, как ни странно, не хочется, неужели заболел бессонницей?».
Прислонился к стене, смежил веки и словно наяву увидел желчного Карла Бёмера, услышал его скрипучий голос: «Не только я удивлен вашим назначением, точнее, повышением. Как смогли обскакать других? Отчего руководство заменило меня вами, кто мыслит неподобающим сотруднику абвера образом?»