– Ты бы шрамы ее видел, – с восхищением произнес Эгги. – У нее спина как топографическая карта.
– Однажды я видел вас, идиотов, – сказал Кермит, обращаясь к Ойке. – Сижу на улице у кафе «Au Bon Pain»[105]
, никого не трогаю. Прекрасный весенний день. Вдруг вижу: с десяток ребят выстроились в ряд на тротуаре, как хор, и давай хлестать себя, выкрикивая свои экзаменационные баллы.Ойка покраснела.
– Мы так вначале делали. Потом перешли на личности. Кто-нибудь выкрикивает:
– Гарвардские придурки, – фыркнул Эгги. – Вечно чем-нибудь похваляются.
– И то верно, – согласилась Ойка. – По идее, мы вроде как искупали такие свои грехи, как чрезмерная гордыня и эгоизм, а на деле состязались в том, кто из нас больший грешник. Один мой знакомый парень все время орал:
– Серьезное заявление, – заметил Кермит. – Тем более в Гарварде.
– И долго ты занималась самоистязанием? – полюбопытствовал Том.
– Пару месяцев, – ответила она. – Только что это дает? Ни к чему не
– И что было потом? Ты просто выбросила свою плетку и вернулась к учебе?
– Меня заставили на год в академ уйти. – Девушка неопределенно пожала плечами, словно об этом не стоило и говорить. – Сноубордом занималась.
– Но теперь ты снова в строю?
– Формально. На занятия я не хожу, да и вообще… – Она тронула свою мишень. – Сейчас меня больше это интересует. Больше мне подходит. Больше стимулирует в плане общения и интеллектуального развития. Как раз то, что нужно, как мне кажется.
– И секса с наркотиками хоть отбавляй, – с усмешкой добавил Эгги.
– Это уж точно. – В лице Ойки отразилось беспокойство. – Родители, правда, не в восторге. Особенно из-за секса.
– Родители всегда недовольны, – заметил ей Кермит. – Но тут уж никуда не денешься. Нужно освобождаться от мещанских условностей. Искать свой путь в жизни.
– Легко сказать, – отвечала ему Ойка. – У нас очень крепкая семья.
– Она не врет, – доложил им Эгги. – Вчера вечером они позвонили, когда мы трахались, и она взяла трубку.
– Ну, здрасьте, – присвистнул Кермит. – А про автоответчик никогда не слышали?
– У нас такая договоренность, – объяснила Ойка. – Мне ничего не запрещают, пока я отвечаю на звонки. Они просто должны быть уверены, что я жива. И я считаю, что хотя бы в этом не вправе им отказать.
– Если б только убедились и ладно, – возмущенно произнес Эгги. – Так ведь они полчаса ее на трубе держали, устроили настоящий диспут на тему нравственности, ответственности и самоуважения.
Кермит был заинтригован.
– Пока вы трахались?
– Угу, – буркнул Эгги. – Знаешь, как заводит?
– Они меня просто выбесили. – Ойка опять покраснела. – Даже отказывались признать, что случайные половые связи более безопасны для здоровья, чем самоистязание. Все пытались уравнять эти два явления с точки зрения морали. Бред полнейший.
– А потом… прикинь… она мне передала трубку. – Эгги изобразил, как он стреляет себе в голову. – Заставила беседовать с ее родителями. Я – голый, со стояком. Невероятно.
– Они хотели поговорить с тобой.
– Ага, только я не горел желанием. Ты хоть представляешь, каково мне было, когда мне устроили допрос люди, которых я сроду не видел – как меня зовут, сколько мне лет, предохраняюсь ли, занимаясь сексом с их девочкой? Наконец я не выдержал и сказал:
– Это все из-за моей сестры, – объяснила Ойка. – Они никак не оправятся после трагедии. Да и разве можно смириться с такой утратой?
– В общем, – устало продолжал Эгги, – к тому времени, когда она положила трубку, у меня уже вся охота отпала. А нужно очень постараться, чтоб убить во мне желание трахаться.
Ойка глянула на него.
– Оно к тебе быстро вернулось.
– Ну, ты умеешь убеждать.