Оставленные

Крутанув рулетку во второй раз, Ник попал на Зоуи, и они стали целоваться, причем довольно пылко, так что Макс Коннолли предложил, чтобы они уединились. Джинни его поддержала, но все остальные проголосовали против: Джилл и Эйми хотели удержать Ника в игре, Дмитрий был влюблен в Зоуи, а Джейсон был шестеркой у Ника и никогда не голосовал за то, чтобы тот уединился с кем-то, кроме Эйми.

С некоторых пор играть стало не так интересно: их компания поредела, интрига из игры ушла. Вот летом было другое дело – настоящее сумасшествие. Бывали ночи, когда в кругу собирались до тридцати человек – на заднем дворе дома Марка Соллерса, – причем многие вообще впервые видели друг друга. Голосование проходило бурно, результаты были непредсказуемые: парочку могли отправить в отдельную комнату как за вялый поцелуй, так и за страстный. Когда Джилл впервые приняла участие в игре, ей пришлось уединиться с одним студентом, который оказался близким другом ее брата. Они немного подурачились, но потом бросили это дело и долго говорили о Томе. Во время той беседы Джилл узнала о брате больше, чем за все годы, что прожила с ним под одной крышей. Во второй раз ей достался Ник. Она его знала по школе, но никогда с ним не общалась. Он был красивый, спокойный, темноглазый парень с гладкими прямыми волосами и внимательным взглядом. С ним она почувствовала себя красавицей, в его объятиях – как у себя дома.

В сентябре, когда студенты разъехались по своим учебным заведениям, игроков поубавилось, сама игра стала скучнее. На протяжении осени число ее участников постоянно сокращалось, пока не осталось только восемь человек, и с тех пор игра проходила примерно по одному и тому же сценарию: Эйми уходила с Ником, Джилл и Зоуи боролись за Макса и Дмитрия, Джинни и Джейсон оставались вместе по умолчанию. Джилл вообще не понимала, зачем они все еще продолжают играть. Для нее эта игра превратилась в дурную привычку, в устаревший бесполезный ритуал, который, правда, всегда сопровождался слабой надеждой на то, что расклад изменится, она снова окажется наедине с Ником и напомнит ему, насколько идеально они подходят друг другу – физически и духовно.

К сожалению, сегодня удача была не на ее стороне. Она заполучила Ника, когда в четвертый раз крутанула рулетку. Он приблизил к ней свое лицо, и она ощутила знакомое волнение, которое мгновенно сменилось столь же знакомым разочарованием, едва он поцеловал ее. Ник даже не притворялся, что она ему неинтересна: сухие губы раскрыты самую малость, язык упрямо сохраняет пассивность в ответ на ее энергичные, но неуверенные попытки разжечь его страсть. Это было настолько унылое зрелище – с Зоуи он целовался куда более пылко; Джилл была уже даже не на втором месте! – что никому и в голову не пришло предложить им вместе удалиться. Когда представление было окончено, Ник вытер губы, равнодушно кивнул, вроде как выражая одобрение, и сказал: «Спасибо, было здорово», – из вежливости. С таким же успехом они могли бы обменяться рукопожатием или помахать друг другу через улицу. Она уже сомневалась, что их летнее свидание имело место, что они провели вместе восхитительные полтора часа на кровати родителей Марка, и это был не плод ее фантазий, не самообман. Но ведь нет, она не приняла желаемое за действительное, живо помнит прохладу белых простыней с маленькими синими цветочками, такими нежными и непорочными. И Ник тогда был по-настоящему ею увлечен. С тех пор изменилось лишь то, что он влюбился в Эйми, в которую рано или поздно влюблялись все парни. Это было видно по тому, как загорался его взгляд, когда стрелка рулетки наконец-то показывала на нее, как он целовал ее – с чувством, с толком, с расстановкой, словно, кроме них, в комнате никого не было, словно их поцелуй вовсе не был частью игры. Эйми вела себя далеко не столь самозабвенно. Было нечто неотвратимо театральное в том, как она ложилась на пол, притягивала его на себя, выгибала спину, вдавливаясь в него всем телом. Когда Джейсон предложил им уединиться, Зоуи его поддержала. Все остальные тоже единодушно проголосовали «за», никто не воздержался.

* * *

Танцуя, Нора чувствовала, что психологический барьер, отделяющий ее от окружающих, тончает и смягчается. Другие танцующие уже не казались ей далекими и чужими, как это часто бывало, когда она мимо них проходила в супермаркете или проезжала на велосипеде. Если кто-то случайно задевал ее во время танца, она не воспринимала это как досадный инцидент или посягательство на ее личное пространство. Если кто-то улыбался ей, она улыбалась в ответ, и ей это казалось естественным, словно улыбаться было для нее привычным делом.

Спустя полчаса она сделала перерыв. Подошла к столу с напитками и закусками, налила в пластиковый стаканчик «шардоне», осушила его в два больших глотка. Вино было теплое, чуть сладковатое, и она подумала, что со льдом и сельтерской на вкус оно было бы приятнее.

– Прошу прощения, миссис Дерст?

Нора повернулась на тихий, жутко знакомый голос. На долгое мгновение она оцепенела, утратила способность мыслить и говорить.