Оставленные

– Я бросаю школу, – сообщила она.

– С чего вдруг? – спросил Кевин. – Через несколько месяцев ты и так ее закончишь.

– Вы не видели мой табель успеваемости, – отвечала Эйми. – В последнем семестре у меня неуды по всем предметам, даже по физкультуре. Если я хочу получить аттестат, мне с осени снова придется садиться за парту, а я скорее застрелюсь, чем стану второгодницей. – Она повернулась к Джилл, умоляя ее о поддержке. – Ну же, скажи ему, что я двоечница.

– Это так, – подтвердила Джилл. – Она уже не помнит, как шкафчик открывается.

– Кто бы говорил, – заметил ее отец.

– В этом семестре оценки у меня будут лучше, – пообещала Джилл, думая о том, насколько легче ей будет сосредоточиться на учебе в отсутствие Эйми. Они не будут вместе отправляться из дома в школу, не будут обкуриваться травкой за супермаркетом или сбегать с уроков на двухчасовой обеденный перерыв. Я снова смогу стать самой собой, рассуждала она. Снова отращу волосы, начну общаться со своими старыми друзьями…

– К тому же, – добавила Эйми, – я нашла работу. Помните Дерека из йогуртового кафе? Он теперь заведует новым «Эпплби»[100] на Стоунвуд-плаза. Нанял меня официанткой. На полную ставку. Со следующей недели. Униформа жуть, но чаевые должны быть хорошие.

– Дерек? – Джилл не пыталась скрыть свое отвращение. – Мне казалось, ты его ненавидишь.

Их прежний босс, женатый мужчина лет тридцати пяти – у него был брелок для ключей в виде кубика с жидкокристаллическим дисплеем, на котором высвечивались фотографии его маленького сына, – был та еще мразь: любил угощать спиртным своих несовершеннолетних сотрудниц и задавать им интимные вопросы. «Когда-нибудь пользовалась вибратором? – как-то вечером спросил он Джилл, ни с того ни с сего. – Спорю, что тебе понравилось бы». И даже вызвался подарить ей это приспособление, – просто потому что она такая милая девочка.

– Я его не ненавижу. – Эйми глотнула воды, потом вздохнула с преувеличенным облегчением. – Боже, скорей бы уже убраться из этой школы. Только войду в коридор, такая тоска берет. Вокруг одни придурки, как на параде.

– Так ведь все эти придурки будут приходить в «Эпплби», – заметил отец, – и тебе придется быть приветливой с ними.

– Ну и что? Не за бесплатно же. А знаете, в чем самый большой кайф? – Эйми умолкла на мгновение, горделиво улыбаясь. – Я буду спать, сколько захочу, хоть до вечера. Мне не придется больше вставать ни свет ни заря, с больной головой. Так что вы уж, ребята, по утрам говорите потише, я буду вам очень признательна.

– Ха-ха, – фыркнула Джилл, пытаясь изгнать из головы тревожную картину, которую ей вдруг нарисовало воображение: сама она в школе, Эйми бродит по кухне в трусиках и футболке, отец, сидя за столом, наблюдает, как она поглощает апельсиновый сок прямо из пачки, каждый божий день жди катастрофы. Слава богу, что у отца появилась новая подружка, думала Джилл, женщина примерно его возраста, хотя и немного с приветом.

– Послушай. – Ее отец, казалось, искренне озабочен, словно Эйми его родная дочь. – На мой взгляд, ты поторопилась со своим решением. Ты ведь умная девочка, тебе нужно закончить школу.

Эйми протяжно вздохнула, как будто начинала терять терпение.

– Мистер Гарви, – сказала она, – если вас это смущает, значит, я просто найду себе другое жилье.

– Дело не в том, где ты будешь жить. Я просто не хочу, чтоб ты недооценивала себя.

– Я поняла. И глубоко вам признательна за это. Но решение свое менять не стану.

– Ладно. – Кевин закрыл глаза и тремя пальцами помассировал лоб, как делал всегда, когда у него болела голова. – Давай так. Ты поработай немного, а через пару месяцев мы снова сядем и обсудим ситуацию с платой за проживание. А пока ты наша гостья, и все счастливы, договорились?

– Вполне. – Эйми улыбнулась, словно на другой исход она и не рассчитывала. – Обожаю, когда все счастливы.

* * *

Лори не спалось. Это была ее третья ночь в отдаленном поселении, и период адаптации протекал не так гладко, как она надеялась. Отчасти потому, что она оказалась в непривычных для себя условиях: после двадцати трех лет супружества и девяти месяцев общинного проживания у нее снова появилась своя, отдельная, комната. Она уже отвыкла от уединения и, лежа в одиночестве на удобном матрасе, чувствовала себя так, будто она кувыркается в невесомости бесконечного открытого космоса.