Осторожно, двери закрываются

Он чуть сбросил скорость – а если? Если забуриться сейчас с хороший кабак, заказать сочный стейк средней прожарки, бутылку хорошего вина. К стейку взять только салат, из настоящих бакинских помидоров, мелких, твердых, темно-красных, с зеленоватыми сладкими семечками. Да, только помидоры и сладкий красный лук, все. И хорошее оливковое, холодного отжима, масло. Лучше испанское. И крупную соль, именно крупную, кристаллическую, никакую там не йодированную, ни-ни. И лимон, обязательно выжать туда лимон! И съесть все это медленно, никуда не торопясь, с чувством и расстановкой, балдея и смакуя каждый кусок. И медленно пить вино, ощущая на языке терпкий, чуть вяжущий привкус.

А потом заказать двойной эспрессо, разумеется, без сахара. К нему тирамису, любовно смастыренный поваром-итальянцем, которого обучила еще его бабушка.

С минуту подумав, Андрей прибавил газу. Нет, вряд ли. На это тоже должно быть настроение. Выходит, домой? Домой, в темноту – и Денька, и Лана наверняка спят. В темную квартиру, где на плите стоит ужин, который он точно не станет греть – в лучшем случае съест холодным, прямо со сковороды. А в худшем – откроет холодильник и стащит кусок ветчины и соленый огурец. И будет монотонно и равнодушно жевать все это, не отходя от холодильника.

А потом тихо, очень тихо разденется, повесит костюм и галстук на вешалку, рубашку с носками бросит в корзину с грязным бельем, зайдет в ванную, внимательно посмотрит на себя в зеркало, скорчит злобную рожу, высунет язык и покажет себе неприличный жест средним пальцем: «Так тебе и надо, мудак». Залезет в душ, и под горячей, сильной струей его чуть отпустит. Совсем немного, самую малость. И он будет оттягивать ту минуту, когда зайдет в спальню, чтобы улечься на пышное и широкое семейное ложе. Зайдет тихо, на цыпочках, ляжет осторожно, чтобы не потревожить, не разбудить жену.

Нехорошо будить человека.

Но она не проснется, будет спать, отвернувшись к стене.

И он увидит ее тонкую спину, обтянутую шелковой пижамкой, волосы, длинные, шелковистые, невозможно мягкие, в которые так любил когда-то зарыться. Почувствует ее запах – запах ухоженной кожи, лосьона, мыла, крема для рук, дорогого шампуня. Того, от чего всегда хотелось закрыть глаза, прищуриться, вдохнуть глубоко-глубоко, а потом, потом обнять, прижать к себе.

Но теперь это табу.

На долгом, невозможно долгом светофоре вдруг неожиданно пришла в голову мысль – странная, вот ей-богу, чудна́я!

Зажегся долгожданный зеленый, и он резко крутанул руль, чтобы развернуться. На мокром асфальте машину повело вправо, и он крепче вцепился в руль.

Через тридцать минут он остановился у нужного дома – такого знакомого и бесконечно родного когда-то.

Гостем он здесь был не то чтобы нечастым, вовсе нет. Раза два в месяц, как отче наш. «Отче наш», – повторил он тихо и усмехнулся.

Вот и посмотрим, как там наш отче. Мама наверняка у девчонок, кажется, там все болеют.

Андрей вышел из машины и, о чем-то вспомнив, проворно, совсем по-мальчишески, торопливо направился в сторону метро, боясь не успеть. Увидев светящееся название сетевого магазина, почти вбежал туда. Без долгих раздумий схватил самую дорогую бутылку коньяка, по правде говоря, откровенно дерьмового, но лучшего из имеющегося. Магазин был дешевый, рассчитанный на публику скромную и непритязательную. «Курвуазье» и «Хеннесси» здесь не продавали. Впрочем, сейчас ему было на это абсолютно наплевать. Добавил еще две пластиковые банки салатов: оливье с ярко-розовой, неестественного, ядовитого цвета вареной колбасой, а второй непонятный, но с красивым названием «Весенняя рапсодия». И кто такое придумывает? При чем тут рапсодия?

Почти бегом он вернулся в плохо освещенный, но хорошо знакомый двор. Влетел в подъезд, одним махом, радостно удивляясь своей молодецкой прыти, вбежал на второй этаж и перед дверью остановился – отдышаться и подумать: а правильно ли то, что он сейчас делает? Он, разумный, логичный и прагматичный человек? Впрочем, не совсем точное, если честно, определение.

Он усмехнулся: «Какая логика, блин?» И резко нажал кнопку звонка.

За дверью зашаркали, потом началась возня с замком, потом возня приостановилась, потому что там, за дверью, наконец сообразили глянуть в глазок.

– Это я, пап, я! Давай открывай!

Дверь распахнулась. На пороге стоял удивленный, ошарашенный и перепуганный отец.

– Андрюша, что-то случилось?

– Да нет, все нормально, – пробурчал он, скидывая подмокшие туфли. – Все нормально, честно.

Отец взял его плащ и повесил на плечики – уважительно так повесил, ладонью стряхивая капли дождя. И снова с опаской спросил:

– Точно, Андрюш? Неожиданно как-то. И без звонка.

– Пап! – не выдержал Андрей. – Ну что ты заладил, ей-богу? Случилось – не случилось, без звонка – со звонком, предупредил или нет. Я что, не могу просто так заскочить в родительский дом? Просто так, без предупреждения? Зная, кстати, что мой собственный родной отец брошен, оставлен моей собственной родной матерью на произвол злодейки-судьбы?