Осторожно, двери закрываются!

При выходе с платформы на переход в нарастающей толпе предстоящего часа пик в гуле поездов меня сзади кто-то окликает и с размаху обнимает. Я быстро оборачиваюсь.

– Слушай, я по шубе тебя узнал!

Шуба у меня мамина, из китайской собаки, белая с черными пятнами, покупка лихих 90-х. Но греет, как никакая другая, – шубы из собаки считаются самыми теплыми – а я сильно мерзну и не променяю ее ни на какой пуховик, хотя теперь она уже пожелтела, и это уже не белая собака с черными пятнами, а стильный старый желтый козел с бурыми подпалинами. Пуховик мне настоятельно рекомендует сын, который давно покушается на мою шубу – он выкидывает из дому все, что не соответствует современному интерьеру.

– Невероятно! Встретиться в Москве! – передо мной друг юности, одновременно сосед по району, художник, писатель и мой постоянный собеседник. Причем наши пути пересеклись далеко от дома.

Действительно, случай исключительный – всем известно, что в Москве встретиться невозможно.

* * *

Метро – тот же город, только его подземная часть, со своей архитектурой, здесь тепло и сухо, в отличие от погоды на поверхности, красиво и просторно, обжито и под надзором техперсонала, со своими услугами; и хотя подземная часть города не рассчитана на пребывание, а только лишь на быстрое передвижение, тем не менее существуют моменты, когда мы задерживаемся на станциях и в переходах: мы встречаемся у памятников, в торце, в середине зала, у эскалатора; изучаем репертуар на афишах театральной будки, прежде чем купить билетик; останавливаемся у аптечного киоска; покупаем хотдог, чтобы съесть его тут же у прилавка.

Москва – это метро. Весь быт москвича связан с метро, хотя никто из нас этого не замечает – как не замечают транспорт. Тем не менее все траектории и пункты назначения москвича называются по станции метро:

Старый цирк – на «Цветном бульваре».

Планетарий – на «Баррикадной».

Зоопарк – на «Краснопресненской».

Три вокзала – Казанский, Ленинградский и Ярославский – на «Комсомольской».

И так до бесконечности…а теперь и вплоть до Новой Москвы.

IV

– Аккуратно, держись за поручни, – говорю я Нюре.

– Qué? Ah! Sí.[2]

Нюра не говорит по-русски, но понимает – по обстоятельствам. Родители впервые отпустили ее со мной в Москву. Я еду по делам и беру Нюру с собой, на метро мы ездим днем.

Нюра – малолетняя разбойница, у нее рассеянное внимание, при котором, однако, она замечает все, но происходящее местами пропускает, так как видит его в промежутках между игрой в машинки – их у нее целая коллекция, и часть ее она носит с собой в карманах.

– Babu, qué hermoso![3] – говорит Нюра на всех станциях, озираясь вокруг.

«Бабу» – сокращенно от «бабуля», несмотря на свой нежный возраст, у Нюры саркастический темперамент.

Я с ней согласна, все станции – изумительной красоты (теперь, после знакомства с метро других стран, я способна оценить уникальность привычного нам московского метро), и я испытываю заслуженную гордость за свою страну, но перед выходом из дому тщательно планирую маршрут, чтобы все же не попасть с ребенком в час пик.

Нюра из латиноамериканской столицы, где есть метро, но размах московского метро и просторы самой Москвы потрясают Нюру настолько, что временами боюсь, как бы у нее не открутилась голова.

Летом в метро всегда больше гостей столицы. Но в этот раз случай особенный – идет чемпионат мира по футболу. В вагон входит группа латиноамериканцев. Они ошиблись и пытаются разобраться, в какую сторону ехать. Я объясняю им по-испански, они радуются неожиданной помощи на родном языке. Нюра в восхищении от моей осведомленности:

– Babu, tú sabes todo![4]

Мне смешно:

– Миленькая, я же отсюда. И папа твой, ты забыла?

Вот большая группа японцев. Они фотографируют архитектуру станции. Москве к туристам не привыкать. А в метро их водят непременно. Японцы путешествуют большими группами и фотографируют восторженно. В Мадриде они выглядели так же и вели себя одинаково.

– Пикассо? – весело спрашивали они меня в самолете, указывая на мою папку художника.

* * *

Мы садимся с Нюрой на лавочку в центре зала на «Киевской» кольцевой и ждем нарочного – сын мне кое-что передал. Мы всегда пользовались оказией с друзьями и знакомыми, чтобы не тратиться на дорогие пересылки, чтобы было быстрее и надежнее, и всегда делали это по доброте душевной – бесплатно, разумеется. Так было принято, никто бы и не взял денег, еще бы и обиделся, предложи ему.

В этот раз девушка, которая взялась привезти передачу, сразу назвала цену. При этом цена превышала стоимость передачи. Не дрогнув, я дружелюбно согласилась. Сказалась привычка к работе с чужими культурами.

Мы переписывались, пока она совершала переезд и назначала встречу, и переписка с ее стороны всегда носила ровный характер. Поэтому, когда я вижу, как она подходит к нашей лавочке – привлекательная, модная, – я улыбаюсь ей, собираясь не только поблагодарить, но и поинтересоваться ее перелетом. Но девушка без улыбки удостоверяется, я ли это, передает мне конверт, кивает и уходит.