Осторожно, писатели! [сборник]

Не растекаясь мыслью по древу, сразу скажу что Корней Стволокронов был вторым, на кого я обратила внимание, и первым, о ком я решила упомянуть в заметке. Корней чем‑то напоминал дерево, так как занудно и неразборчиво шелестел что‑то мелодичное себе под нос, не забывая при этом активно потреблять жидкость, которую он любовно называл пойлом. Рядом с ним восседал некто Пиноккио Пендалини, которого сумасшедшая жизнь пинала по‑всякому, не желая, видимо, играть в куклы и предпочитая для верности тренироваться на деревяшках, благо синяков не оставалось и никто не мог её уличить в неблагосклонности, игнорировании ручного труда или в нежелании прикладывать руки к работе. Пиноккио с Корнеем часто засиживаются здесь, в баре «У Буратино» вместе с такими же завсегдатаями, Гаврошем и Мяугли, не говорящими членораздельно, но живо интересующимися добычей нефти на морском шельфе. Между столиками носилась собака хозяина бара, которого все в глаза называли боссом, а за глаза просто забывали о его существовании. Собаку тоже звали — кто к себе, кто к соседу но все по‑разному. Босс называл её псом, но отзывалась она почему‑то на кличку «Барбос», и то, если громко крикнуть. В парке, куда Барбоса водят ежедневно, и в лесу, где Вилли часто по седьмым пятницам, покинув бурбонизированное пространство, отдыхает от дел своего дела и называет это охотой, пса знают как жуткую собаку, настоящего мафиози и зовут не иначе как одинаково — Борбосом.

О её закулисной, деревенской, лесной и не менее древесной жизни в городе и будут мои заметки в рубрике «О животных», если мне вновь хотя бы ещё раз отведут эту колонку, в связи с тем, что мой босс после проигрыша в тотализаторе конкурса лесорубов опять решил принять от своего приятеля оплату рекламы его бара «деревянными», а не в твёрдой валюте. Так что ждите, не забыв постучать по дереву, и берегите лес.

Ольга Кунавина, п.г.т. Яя Яма

С утра прошёл небольшой дождь, но на улице по‑прежнему было пасмурно. Неумолимо приближалась гроза.

«Русь! Русь! Вижу тебя, из моего чудесного, прекрасного далека тебя вижу, — с упоением и восторгом читала вслух Маргарита Петровна апатично взиравшему на неё девятому классу, — бедно, разбросанно и неприютно тебе; не развеселят…»

— Ну что ж они все так скучно писали? — неожиданно послышался тихий вздох.

Маргарита Петровна, обожавшая Гоголя и отводившая ему первое место в своей шкале русских классиков, обомлела от того, что её так бесцеремонно прервали на самом важном месте произведения.

— Что ты имеешь в виду, Силантьев? — удивлённо спросила она у вздохнувшего так не вовремя девятиклассника.

— Неужели вся литература девятнадцатого века такая скучная? — проговорил Силантьев, печально глядя в окно.

— Как это скучная? — едва не задохнулась от возмущения Маргарита Петровна. — А «Онегин»? А «Герой нашего времени»?

— А что «Онегин», что «Герой нашего времени»? — пожал плечами Силантьев, переводя свой печальный взгляд с окна на Маргариту Петровну. — Везде одно и то же — скука.

— Как скука? — по‑прежнему негодовала Маргарита Петровна. — А дуэль с Ленским? А похищение Бэлы? А обед у Собакевича? Какая же там скука?

— А что ж он из города в деревню‑то поехал? — неожиданно поддержал Силантьева второгодник Максимов, прослушавший программу литературы за 9 класс в двойном объёме и в результате чего вынесший непоколебимое убеждение, что по части литературы он теперь непревзойденный дока. — Он что, совсем съехал?

— Что значит «совсем»? — высокомерно спросила Маргарита Петровна.

— Ну кто ж город на деревню меняет? — снисходительно процедил сквозь зубы Максимов. — Никогда не поверю, что ему в городе скучно стало. Не верю! — и для убедительности Максимов по‑станиславски покачал головой.

— Да просто не туда ездил парень, вот и всё, — иронично усмехнулся сосед Максимова по парте Червячков. — Вот ещё чего выдумал — в театр ездить! Да он бы ещё в музей сходил. Тоже мне мальчик‑мажор нашёлся. Эх, его‑то деньги да при наших возможностях, уж мы бы нашли места покруче да попонтовей, — мечтательно произнес он.

— И… что же вы тогда предлагаете? — растерянно спросила Маргарита Петровна, неприятно поражённая в самое сердце словами Червячкова.

— А давайте лучше «Яму» Куприна почитаем, — внезапно оживился Силантьев. — Моя сестра сейчас читает этот роман и все время говорит: «Вот где, оказывается, настоящая правда жизни, а то нам в школе всё время про Татьяну да про Наташу, любимых героинь, твердили, а на самом деле всё в жизни было по‑другому, а не так, как Толстой с Пушкиным описали».

— «Яму»? Куприна? — пролепетала вконец уничтоженная Маргарита Петровна.

— Да как вам не стыдно! — вдруг громко вскричала отличница Снегирева и осуждающе покачала головой. — Люди для нас старались! Ночей не спали! Все писали, писали, а вы, — и она негодующе взглянула на своих одноклассников.