Осторожно, Питбуль-Терье!

Мама улыбается и качает головой.

— Никаких электриков мы сюда не пустим.

Голос у нее веселый, вроде бы, но в нем какая-то грусть.

Рождество через два дня. Без тепла и света его не отпраздновать.

— Все устроится. Главное — сохранять оптимизм! — говорит мама с улыбкой. Подозрительно широкой.

В лесу

Лыжи проваливаются глубоко в снег. Каждый шаг дается с трудом. Если вдруг на пути склон, то непременно сучья в глаза и кусты под ногами. Страшная темень. Особенно между высокими соснами.

Я стараюсь о ней не думать, но это дается с трудом. Темень непроглядная и окружает со всех сторон.

Штаны и пуховик шуршат при каждом шаге. В таких условиях кто угодно вполне может красться за мной по пятам. Хищный зверь. Лесник с ружьем и биноклем. Эти ребята вообще никогда не промахиваются. Сначала палят, а потом разбираются, кто да что. А на самом деле и не разбираются. Стрельнут, а добычу себе заберут. И все дела.

Я направляю луч фонарика на деревья. Тихо совершенно. Ни одна ветка не колышется.

Но уверенным ни в чем быть нельзя.

Я дышу глубоко, я делаю долгие, спокойные вдохи. Вроде бы это должно помогать. Сердце успокаивается, и человек снова становится относительно нормальным.

В лесу раздается хруст, я вздрагиваю и дергаю луч фонарика в ту сторону.

И в свете фонарика возникает Она. Самая красивая елка во всем лесу.

Стоит в сугробе, на ветках холмики снега. Ровные, красивые, опущенные вниз ветви. Красавица.

Вблизи дерево оказывается больше, чем казалось издали.

Я вынимаю из рюкзака пилу, потом разгребаю внизу снег, вжимаю лезвие пилы в ствол и начинаю пилить.

Дело идет медленно.

Ствол жесткий, неподатливый, и он не собирается сдаваться. Но пила вгрызается в него все глубже и глубже. Наконец я элегантно толкаю дерево, и оно падает.

Удивительно, но я совершенно забыл о темноте вокруг.

Я волоку дерево за собой по снегу. Хотя я возвращаюсь по собственным следам, идти трудно. Дерево глубоко уходит в снег. Вдруг оно зацепляется за что-то, дергается и выскальзывает из моих рук. А сам я лечу носом в снег. При этом лыжа утыкается в большой сугроб и замирает в нем намертво.

Я изо всех сил стараюсь сохранять жизнерадостность и видеть во всем светлые стороны. Но это не так легко, когда лежишь мордой в холодном колючем снегу и не можешь шевельнуть ногой.

Изрядно повозившись и подергавшись, я освобождаю ногу. И принимаю решение: распилить елку надвое. Тогда ее будет в два раза легче нести. Я скидываю с плеча рюкзак, чтобы вытащить пилу.

Между деревьев кто-то стоит. Я леденею. Ломаются сучья. Кто-то пыхтит. Быстрое, короткое сопение.

Из-за деревьев в нескольких метрах впереди меня появляется огромная бесформенная фигура. Она что-то волочет за собой по снегу. Я пригибаюсь и сажусь на корточки. Амбал останавливается перевести дух. Он присвистывает и хрипит, облако пара вырывается из его рта. При нем аккуратная маленькая елочка. Наконец мне удается разглядеть круглое щекастое лицо с круглыми перепуганными глазами.

Это Терье собственной персоной.

Он вздрагивает.

— Ты что здесь делаешь? — спрашивает он испуганно.

Я молчу, не зная, что ответить. Терье замечает мое утопленное в снегу дерево. Он оглядывается по сторонам.

— Иди ко мне! — шепчет он.

Я берусь за свою елку и ползу к Терье. Это нелегкое дело. Снег тормозит, дерево тянет назад. Пот льется, дыхалка кончается. На несколько метров до Терье уходит вечность.

Терье охает, вздыхает и закатывает глаза к небу. Потом выдергивает у меня дерево.

— Я возьму это, а ты мое! — командует он, взваливая дерево на плечо. Он идет впереди. Верхушка елки метет снег чуть впереди меня, расчищая дорожку. Я плетусь следом, с маленькой елочкой на плече.

Решение найдено?

Мы доходим до моего дома. Терье раскраснелся, как свекла, с него льет пот. Я лишь чуть-чуть запыхался. Идти вторым полегче. Хотя и так ясно, что я и сам прекрасно дотащил бы эту елку. Потратил бы чуть больше времени, но дотащил.

Терье скидывает елку у стены, хлестнув по ней ветками с резким звуком.

— Тише! — шепчу я. Неизвестно ведь, не напугает ли маму это шуршание.

Терье смотрит на меня сердито, он раздосадован.

— Это сюрприз! — говорю я. — Мама ничего не должна знать.

Терье мрачнеет. Я прямо вижу, как у него в голове ворочаются мысли. Но вдруг его лицо проясняется, и он кивает заговорщицки — понятно, понятно.

— В темноте сидите? — говорит он.

— Электричество вырубилось, — объясняю я.

— Но к Рождеству включат? — спрашивает Терье.

И в голосе его звучит чуть не грусть.

— Не уверен, — вздыхаю я.

— Да ты что, вам же нужно электричество! — горячится Терье. — Без него вы телевизор смотреть не сможете. И елку не зажжете. И света не будет.

«Вот зануда!» — думаю я сперва. А потом вдруг как обрадуюсь.

Папа Терье наверняка сумеет починить электричество.

Он же мужчина. А девять из десяти мужчин умеют с электричеством обращаться, многие из них вообще работают электриками. И я видел собственными глазами, как Торстейн чинил торшер!

— А папа твой часом не электрик? — спрашиваю я.

— Нет, — отвечает Терье.

— Но некоторый опыт по части электрики у него имеется?