Осторожно — пума!

Через несколько дней Юнох, беря обратные засечки, никак не мог обнаружить своей пирамидки. Сопка та самая и просека есть, а пирамидку как корова языком слизала. После долгих раздумий и предположений пришлось отправиться обратно на ту сопку. Целый день на переход потратили. Пришли, и все стало понятно: от Лунева пункт хорошо видно! Значит, Венька перетащил пирамидку и уже наверняка теперь засек ее — обратно не перенесешь, и пришлось рабочим Юноха рубить вторую просеку.

И почему это Венька, такой быстрый и хитрый, подружился с этим медлительным эстонцем?

Михаил еще не знал правила единства противоположностей и мудрости тяготения различных характеров. Работавшие в паре много лет Лунев и Юнох в точности отвечали метким стихам А. С. Пушкина:

Они сошлись. Вода и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не так различны меж собой.

Именно столь различны были эти два топографа. Один — спокойный, флегматик, другой — холерик, подвижный, как ртуть. Один — коренастый, рыжий, другой — поджарый, брюнет. Один говорил только тогда, когда уж очень сильно понадобится, когда уж нельзя совсем обойтись без звукового выражения своих мыслей, другой, соперничая с пулеметом в быстроте, извергал каскад остроумия и не мог минуты посидеть спокойно без того, чтобы кого-нибудь не задеть острым словом, рассказать смешной случай или анекдот.

Вспоминая выходки Лунева, Кучерявый не заметил, как по довольно крутому склону пересек светлый лиственничный лес и вошел в сумрачный елово-пихтовый. Он уже знал, что в этих местах всегда лиственничный лес вверх по склону сменяется темнохвойным, а еще выше в нем пропадает пихта, а вместо нее появляется береза. А уж когда этот лес поредеет, начнутся кусты кедрового стланика и скоро после него гольцы.

Хотелось есть. Михаил прибавил шагу, хотя ноги уже успели устать — дневной переход был довольно большим. Сейчас бы сидеть у костра и пить чай, а тут вот тащись на голец! Вниз-то скорее добежишь, а вверх эти два километра за пять кажутся.

Наконец среди елей забелели стволы березок, гуще стал ольховник. Кедровый стланик встретил посланца густой стеной. Это был живой плетень из упругих смолистых веток почти в два метра высотой. Спустился туман. Чем дальше пробирался рабочий внутрь зарослей, тем гуще они становились. Ветви торчали в разные стороны, накладываясь одна на другую. Когда на них наступала нога, они вырывались как живые. Хвоя била по лицу, пальцы липли от смолы. Охватила злость. Она оттеснила усталость. Появилось второе дыхание, после которого часто наступает упадок сил. Но Михаил об этом не знал и с остервенением лез вверх по склону. Он был совершенно мокрым от пота.

В одном месте стланиковый плетень пересекла каменная осыпь. Неизвестно, где лучше идти. Камни качались. Нога то и дело скользила по набухшему влагой лишайнику, который покрывал камни. Кучерявый часто падал. Но склон был крутой, падал он вперед и поэтому не ушибался.

Скоро камни стали устойчивее, а потом как будто погружались в землю — склон выполаживался. Кедрового стланика на вершине нет. Зимой там ветер сдувает снег, а без снеговой шубы стланик жить не может. Где кончалась эта выпуклая вершина, видно не было. Туман лег на нее плотным слоем, заодно скрыв и лабаз.

Михаил решил обойти голец вдоль стланиковой опушки. Лунев сказал, что лабаз недалеко от вершины в стланике. Его, наверное, можно и в тумане рассмотреть. Но напрасно Кучерявый напрягал зрение. Кроме изредка торчащих засохших лиственничных стволов, ничего нельзя рассмотреть в стланике. Он, наверное, уже раза два обошел лысину гольца, а лабаза так и не увидел. Начало смеркаться. Несколько раз рабочий предпринимал попытки проникнуть в заросли стланика, но из него и вовсе ничего видно не было, даже и без тумана ничего не рассмотришь. Начался моросящий дождик. Налетел порыв ветра.

«Нет, надо возвращаться, пока от холода не околел», — подумал Михаил и ринулся вниз по каменной осыпи, а потом по стланику. В лес он вошел, когда совсем стемнело. Пожалел, что не взял спичек. Он не курил и не привык носить спички.

Идти по еловому лесу в темноте еще труднее, чем по стланику. Густой, сильно колющийся подрост перемежался с валежником. «Что-то, когда вверх шел, лес был реже», — подумал парень. Наверное, чуть в сторону взял. У него и намека не было на сомнение, что шел в противоположную от лагеря сторону. Запнувшись о сук, он упал и расцарапал щеку. «А, сгори все ясным пламенем, надо ночевать, а то без глаз останешься». На всякий случай он остановился и, набрав полные легкие воздуха, закричал по направлению вниз по склону: «Ого-го-о-о!» Прислушался. Тайга молчала. Только вершины слегка шуршали от ветра и дождя. Еще раз крикнул, но только шорох дождя ответил ему.

Нащупав толстую пихту, ветки которой спускались чуть не до земли, он уселся под нее и блаженно вытянул ноги. Здесь — сухо. Заснул он, видимо, сразу…

— Кучерявого только за смертью посылать. Опять без курева ложиться придется, — ворчали поужинавшие рабочие.