Осторожно — пума!

Отряд занял боевой порядок. Все были уверены, что произойдет встреча с беглыми. Есть ли у них оружие?

Потихоньку продвигаясь от дерева к дереву вдоль тропы со взведенными курками карабинов, они увидели на тропе голубоватый дымок. Он как будто исходил от тлеющей фигуры человека, вернее, от скелета, обтянутого кожей и одетого в лохмотья ватника. Что это живой человек, заметно было по медленно шарящим вокруг рукам. Человек сидел, поставив ступни ног на землю и подняв колени, на которых лежала его голова. Руками он собирал бумажки и мелкие сучки вокруг себя и медленно клал на огонек, чуть-чуть тлевший между его ног.

Соловьев сразу узнал Кучерявого, хотя все остальные были слишком далеки от мысли, что это он, который числился в погибших.

— Здорово, Миша! — раздался дружный хор нескольких здоровых глоток.

— Ты что, с того света? — последовал грубоватый вопрос.

С трудом подняв голову, Кучерявый посмотрел на ребят невидящими глазами. Никаких эмоций не выразили эти глаза. Все желания, чувства, интерес к окружающему покинули его вместе с силами истощенного тела.

— Миша, что это ты такой дохлый огонек разложил? Смотри кругом сколько дров, — указали подошедшие на валежник.

— Да, до них далеко, — раздался равнодушный хриплый голос.

— И ты собирался дойти до базы сам? Знаешь, сколько до нее?

— Тридцать километров осталось. Теперь я местность знаю… А я его все-таки нашел… Позавчера. Только там одни спички с махоркой остались.

— И ты, что же, за два дня четыре километра прошел? Или опять заблудился?

— Нет, не заблудился. Шел все время. Только теперь уж ползу. На ногах стоять не могу, голова кружится.

— Это хорошо, что на лабазе никаких продуктов не осталось, а то там бы ты и отдал концы на продуктах-то. Сейчас мы тебя чаем сладким поить будем.

В это время уже запылал большой костер. Над ним повисло ведро с водой. Кучерявый протянул руки к огню.

— Хорош, — прошептал он. — Я ведь почти и не грелся, как от Веньки ушел.

Голова его свалилась набок, и он потерял сознание. Неожиданная помощь оборвала туго натянутую струну нервного напряжения, заставлявшую изыскивать силы неизвестно откуда.

Последующие три дня, пока его доставляли в районную больницу в Экимчан, он почти не мог шевелиться. И этот человек надеялся проползти тридцать километров. Надежда была сильнее его физических возможностей. Он видел только одну цель и знал, что достичь ее может только сам, только один. Он уже знал, что съемку давно все закончили, а то, что его будут искать, он даже и не думал.

Наверное, такая вера и надежда в немалой степени способствовали тем, кто стоял насмерть в Бресте и Ленинграде пять лет спустя.

Двадцать один день человек пробыл один в незнакомой и враждебной ему обстановке, без нормальной пищи. Но еще удивительнее, что девятнадцать дней он пробыл без огня и не имел возможности полностью обсушиться и отогреть коченеющее тело. Только хвоя пихты и ели спасала его от дождя и снега. Только могучий инстинкт самосохранения помог найти пищу в тайге. А что он знал о ней, о съедобных растениях? Только ягоды и грибы. Но грибы он не мог использовать потому, что не было огня. Не было даже ножа и тем более других орудий, которые помогли бы добыть пищу. Одна цель и упорное стремление к ней, цепкость и поразительная вера в благополучный исход сделали его непобедимым. Он заставил свое изнуренное тело подчиняться воле.

Через месяц мне пришлось забирать поправившегося Кучерявого из экимчанской больницы. Грузовик мчал нас к нашему полевому аэродрому. Оттуда он должен направиться в Сочи — отогреваться в санаторий. В машине он рассказывал о своей одиссее. Все события воспринимались им спокойно, как само собой разумеющееся. Он не умел рассказывать о своих переживаниях. Создавалось впечатление, что они не беспокоили его или он просто человек без переживаний. А может быть, вот у таких парней, не избалованных жизнью и родителями, и может развиваться столь сильная воля и только такие могут выжить в самых невероятных условиях…

В каком-то украинском селе он окончил четыре класса, потом работал конюхом в колхозе, потом лето здесь. Но это лето дало ему опыта больше, чем вся прежняя жизнь.

Его рассказ прерывался, как только машина въезжала в населенный пункт. Михаил просил шофера остановиться у столовой. Столовые притягивали его, как магнит иголку. Через каждые полтора-два часа Кучерявый регулярно съедал обед из трех или четырех блюд. Удивительно, как его желудок справлялся с такой работой.