Осторожно — пума!

…Вдруг совершенно ясно он увидел длинный стол. Тарелки и миски, котелки и глиняные горшочки полны мясом, сметаной, варениками, жирной лапшой и галушками, пироги и молоко — чего-чего не было на этом столе! Люди за столом жадно поглощали вкусную еду. А он так устал, что стоял немного в стороне и не мог двинуть ни ногой ни рукой, чтобы достать кусок. Он хотел крикнуть: «Дайте хоть кусочек!», но рот не раскрывался…

… Холодные звезды мерцают сквозь хвою. Издали слышен шум реки.

Он рубит просеку. Рубит, рубит. Болят ноги и руки. Топор вырывается из негнущихся пальцев. А в стороне на большом костре варится мясо — полное ведро. Это копылу-ха и ее большие птенцы. Как вкусно пахнет!

— Руби, руби, — кричит Венька. — Ты моложе всех!

Он больше не может, бросает топор и тянет руки к мясу. Вот уже чувствуется его тепло. Но копылуха взмахивает крыльями и вылетает из ведра вместе с глухарятами. У него нет даже ножа, чтобы кинуть в них.

…Звезды блестят через пихтовую хвою…

Все ребята из отряда пригоршнями суют ему в рот бруснику.

— Ешь, Миша, ты самый молодой!

Он старается жевать, жевать, жевать, но не может проглотить.

Не было конца ни этой холодной ночи, ни видениям. Все они наполнены едой и невозможностью вкусить ее. Ночь не принесла отдыха. Сильно болел желудок. Он требовал пищи. Сейчас не только сырого рябчика, лягушку съел бы, но в вечномерзлой земле ни лягушек, ни червей нет.

Утренний туман разогнало быстро.

А почему солнце встало с запада? Вчера он не обратил внимания, что оно впереди, когда был уверен, что идет в северном направлении в сторону Селемджи. Михаил сидел и не мог понять: явь это или продолжается кошмарный сон. Когда же убедился, что день настал наяву, перед ним закружились кусты и деревья, как будто горы и небо вывернулись наизнанку и солнце стало ходить с запада через север на восток. Тайга и реки издевались, подсовывая вместо знакомых нехоженые места. Долго сидел он не в силах понять, что произошло. В голове не умещалась мысль, что все это время он не приближался, а удалялся от базы партии. С трудом он восстановил в памяти, что, прежде чем пойти к югу, к гольцу подходил почти с востока, значит, чтобы сократить путь и вернуться обратно в ту долину, где остался лагерь, нужно пойти на восток и перевалить хребтик, разделяющий две реки.

Сначала он встал на четвереньки и, перебирая руками по стволу, поднялся на ноги. Болели суставы. Колени и локти почти не гнулись. Пальцы не могли сжаться в крепкий кулак. Чтобы сломать ольховую палку для ходьбы, ОН потратил уйму времени и сил. Ольховая ветка гнулась, расщеплялась, но ее волокна никак не хотели рваться. Пришлось перегрызать их зубами. Ольха надолго оставила горький вкус во рту. Эта работа разогрела.

Идти в гору почти нет сил. Кочки, багульник, кустарниковая березка, на них раньше и внимания-то не обращал, тормозили и останавливали ноги. Опираясь на палку, все же побрел вверх, заставляя себя делать непосильное — обязательно нужно перевалить этот хребтик! Все плыло перед глазами, рябило, перескакивало с одного места на другое. Все время хотелось сесть и больше никуда не двигаться. Но нет, обязательно нужно дойти до базы.

Около середины дня звон в ушах стал настолько сильным, что, казалось, летают несколько самолетов. Откуда сейчас они? Незачем им тут летать! Но чем дальше он вслушивался, тем явственнее становился самолетный гул там, на севере, около гольца, откуда он пришел. Гул то нарастал, то пропадал. Но зачем так долго летать самолетам — аэрофотосъемка-то здесь уже прошла.

Усталость клонила книзу. Солнце пригревало так, что появилась испарина, а по лицу катились капли пота. Он уже не садился, а падал на землю и тут же засыпал. Казалось, засыпал только на минуту, а потом с трудом поднимался и ковылял дальше. Когда уже совсем стемнело, он дошел до обратного ската водораздельного хребтика и свалился под пихту. Началась новая, наполненная кошмарами ночь.

Чуть только посерела ночная чернота и стали различаться белесые пихтовые стволы — ее тут называют белокорой, он побрел дальше. То ли притерпелся, то ли действительно желудок меньше болел, боль стала ноющей, постепенно утихала и меньше занимала его мысли. Нужно скорее выйти к реке.

Во второй половине дня высоко, прямо над головой, прошел самолет. Сейчас бы костер развести, а нечем. Да и пока его разведешь, он сто раз улетит — все равно не увидит. Ну а если увидит, то что? Подумаешь, один человек по тайге ходит, на что он летчикам нужен. Они-то наверняка не знают, как трудно ходить по тайге. Через некоторое время самолет прошел в другую сторону, но уже южнее.

Какой поганый лес вдоль рек! Не менее часа Михаил продирался через сплетенные ветви ольхи, жимолости, шиповника, смородины, ивы. Смородина! Во многих местах ее красные кисти надолго останавливали его. Кроме красной тут росла очень вкусная смородина маховка, но ягод на ней было мало.