Осторожно — пума!

Вот и речка, такая же прозрачная и быстрая журчит по гальке между валунами. Но. она также текла на юг, к Бурее. Ноги подкосились, и он упал на прибрежные кусты. Зачем было тратить два дня для того, чтобы с таким трудом перевалить хребет в том же бассейне Бурей? В мозгу удивительно четко возникли ясные картины и все детали этих кошмарных дней. Вспомнились все разговоры о планах экспедиции и отряда, о приметах в тайге и о том, что до Бурей не меньше ста километров, а до населенных мест еще больше. Разве можно при его состоянии пройти сто километров. А дальше на юг ни один из отрядов не работал. Значит, нужно поворачивать назад по тому же пути, чтобы не зайти куда-нибудь в сторону.

Следующий день был наполнен ужасным напряжением сил для подъема к водоразделу. Ноги не хотели двигаться. Лицо заливал пот. Что случилось с авиацией? Самолеты летают и вдоль долин, и поперек. А, наверное, на будущий год аэросъемку делают. Но уж с Венькой-то больше ни за что не пойду.

Широкий водораздельный гребень покрыт темнохвойной тайгой. Ни ягод, ни воды. Так не хотелось делать лишний путь на спуск в долину, но пришлось — мучила жажда. Как только он делал резкие движения или начинал идти быстрее, кружилась голова.

К вечеру облака спрятали солнце. Пускай, теперь-то он знает, в какую сторону идти! Ночью порывы ветра срывали желтую хвою лиственниц и окончательно оголили лиственные кусты и березу. К утру густо повалил снег.

Михаил уже отчетливо не помнил, как прошла эта страшная ночь. Утром он разорвал по шву рюкзак и сделал полуплащ, полукапюшон. Снег валил весь день почти без перерыва. Он сделал белыми деревья и кусты, покрыл толстым слоем землю, скрыв под своим саваном последнюю доступную пищу.

Желудок уже не болел. Голод как будто заснул. Наступило безразличие. Мир воспринимался посторонним, ненужным. Совсем все равно, идет ли снег или светит солнце, есть ли брусника или пропала. Искать ее под снегом трудно— разве случайно, когда ногой зацепишь. Хоть и не хочется, а есть нужно — иначе не дойдешь.

Дальше дни и ночи как-то перемешались. В мозгу было только одно — дойти, не выходить из этой долины, которая приведет к лабазу, и поддержать силы какой-нибудь пищей. Тайга забита ею до отказа. По ветвям прыгали белки. Из-под ног слетали рябчики. На снегу виднелись следы мышей, каких-то зверей и птиц. Несколько раз шарахались в сторону и уходили в чащу лоси. Но все это было недосягаемо. Хоть бы дохлый какой попался — всякого бы съел. Он перепробовал кору всех кустарников, и почти вся она была горькая. Семечки лиственничных и еловых шишек царапали гортань, но все равно он глотал их. Трава стала сухой и пресной, а корни жесткие и почти не давали сока.

Спать подолгу не приходилось. Несколько минут дремы— и начинаешь окоченевать. Холод гнал, а слабость и усталость валили на землю. Он садился, дремал, замерзал, вставал, шел несколько минут и опять, садясь ненадолго, засыпал. Грыз кору прямо на стволиках кустов, жевал траву, но она только вызывала слюну.

Однажды он проспал дольше обычного. Поднялся уже засветло. Снег покрыл его. Он сделал несколько шагов и пересек совсем свежий медвежий след. Чуть не настоящую тропу протоптал вокруг спящего медведь, обойдя вокруг несколько раз. Видно, зверь был сыт. Ну и пусть. Главная цель — лабаз. Все остальное не мог уже переварить истощенный мозг Кучерявого.

За эти дни Михаил познал многие тайны тайги: знал признаки распространения брусничника. Знал, где пасутся рябчики в разное время суток. Узнавал места, где был прежде. Только тогда он прошел здесь в один день, а обратно и в три дня не осилишь.

Он еще не успел дойти до той длинной мари под гольцом, когда перестал валить снег. Ночью он потерял сознание. Сколько длилось полумертвое состояние? Очнулся от яркого солнышка, сильно пригревшего бок, лицо и ногу. Другая нога пока ничего не чувствовала. Полулежа он разулся и, расстелив портянки на кустиках, стал растирать ногу. Даже солнце не вызвало радости. Только уже лежа в больнице он понял: не отогрей его солнце, так и остался бы он там на берегу речки, на которой появились уже забереги.

Опять пролетел самолет. Он летел сначала к гольцу, потом как раз над долиной, где двигался Кучерявый. Можно было бы выйти на полянку метрах в ста, но это же четверть дня пути. А потом самолет все равно не сядет, а увидит ли — неизвестно.

Самое мучительное время настало при подъеме у верхней части гольца. Полегший кедровый стланик отнимал силы уже при третьем шаге. Среди кустов скопилось много снега. Веток почти не было видно, и ноги попадали в них, как в капкан. Для того чтобы освободиться из их тисков, требовалось столько же сил, сколько на сто метров ходьбы по ровному месту.